— Читай!

У Надежды зарябило в глазах. Прочитав, она какое-то мгновение сидела неподвижно, закрыв лицо руками, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.

— Ну а теперь что скажешь? — наступал Стороженко.

— Ложь! — вскочив, закричала в отчаянии Надежда. — Ложь!

Неизвестно, до каких пор длился бы этот допрос, если бы в комнату не ворвались новобранцы. Они были вконец возмущены невниманием к ним Стороженка и дружно напали на него:

— Ты чего нас маринуешь?

— Так-то ты о фронте заботишься?

— Да что ему фронт?! Он с красоткой тут шуры-муры!

Надежда выскочила из комнаты, словно из пламени. В голове стоял шум, а перед глазами пестрели строчки страшного заявления. «Ложь! Ложь!» — всем своим существом протестовала она, все еще не веря, чтобы кто-нибудь в самом деле мог написать такое заявление. Она была убеждена, что все это выдумал сам Стороженко, и поэтому, как только вышла из отдела кадров, сразу же направилась к Хмелюку, в комитет комсомола.

Она не обращалась в комсомольскую организацию, когда у нее произошла авария, не просила помощи, когда ее уволили из цеха, так как сама считала себя виноватой, но честь отца была для нее священной, и за его честь она будет бороться.

XIV

На улице становилось душно как в бане. Листья на деревьях неподвижно свисали, словно вареные. Из черной кипящей тучи изредка срывались крупные капли, но, ударившись о горячий асфальт, сразу же превращались в пар.

По дорожке навстречу Надежде куда-то спешил Шафорост. Ее необычно возбужденный вид, очевидно, бросился ему в глаза, и Шафорост остановился с намерением спросить, что с нею. Но Надежда, отвернувшись от него, пробежала мимо. Теперь даже большое горе не могло бы заставить ее обратиться к нему за помощью.

Когда Надежда вошла в комитет, Микола и еще трое членов комитета, взволнованные, стояли посреди комнаты и о чем-то говорили. Увидев Надежду, они сразу же умолкли. Надежда знала, что все только что вернулись с митинга, но ей почудилось, что волнение их вызвано не проводами новобранцев, а связано с ней. И она не ошиблась: все, что раскопал Стороженко, тут уже было известно.

Микола чувствовал себя неловко. Сухо, даже несколько официально предложил ей сесть. Остальные тоже украдкой поглядывали на нее, как будто она в чем-то провинилась перед ними.

— Ты была у Стороженка? — спросил Хмелюк.

— Только от него.

— Ну, что там случилось? Говори, — срывающимся голосом произнес Хмелюк.

Надежда с возмущением рассказала про обвинение Стороженка.

— Я так и знал, — вздохнул один. — Вот страж!

— Но все же проверить нужно, — заметил другой.

— Нет, тут что-то неясно, — камешком швырнул в Надежду третий. — Ведь известно, что заявление писал не Стороженко. Его писал человек порядочный, не верить ему нет оснований.

«Писал человек порядочный»? У Надежды помутилось в глазах.

— Ты вот что скажи нам, — продолжал тот, — только честно, по-комсомольски, может, твой отец в самом деле был такой?..

— Какой? — переспросила она не своим голосом.

— Ну такой… как говорят… — Ему было тяжело вымолвить это страшное слово «белогвардеец».

Надежда похолодела. Она почувствовала, что упавшее на нее подозрение, как бацилла, уже глубоко проникло в сознание даже друзей. Ей стало страшно и в то же время невыразимо больно. Обида, пережитая ею после аварии, издевательства Стороженка — все это причинило меньше боли, чем робко высказанное сомнение товарищей.

— Подождите, — бросил Хмелюк и стал поспешно звонить в цех. Не дозвонившись, он снова попросил подождать и быстро куда-то вышел.

Надежда догадалась, что он звонил дяде. И ее обожгла страшная мысль. А если и впрямь отец чем-то запятнал себя? Может, дядя, чтобы не травмировать ее, скрывал правду? Иначе чем объяснить его упорное нежелание рассказать маме, при каких обстоятельствах погиб отец? А что означают эти его непонятные слезы, вызванные воспоминанием об отце на вечеринке?

Ожидая возвращения Хмелюка, все молчали. Молчание становилось гнетущим, почти нестерпимым. Надежда поднялась и вышла. Ее никто не остановил. Растерянная, она металась по коридору, не находя себе места. Постояла немного. С первого этажа, весело разговаривая, поднимались по ступенькам две девушки в спецовках — тоже члены комитета. Раньше обе они были с Надеждой приветливы, а сейчас, завидев ее, сразу притихли и зашушукались. Прошли мимо нее, холодно поздоровались, как с чужой, и поспешно скрылись за дверью.

Надежде стало казаться, что не только знакомые, но даже и незнакомые, проходя мимо, поглядывали на нее с подозрением. Хотелось спрятаться от всех, уйти куда глаза глядят. Она спустилась в вестибюль, и, не дожидаясь Миколы, выскочила на крыльцо.

На дворе внезапно хлынул дождь — ровный, теплый, густой. Завизжали, заметались девушки, прячась кто куда. Надежда, словно обрадовавшись этому ливню, бросилась ему навстречу. Бежала задыхаясь, жадно хватая раскрытым ртом свежий воздух. Чтобы не привлекать к себе внимания, свернула за угол и осталась стоять под дождем.

Где-то совсем близко в шум дождя вплетались знакомые голоса. О чем-то горячо спорили двое. Однако Надежда не обратила на это внимания.

В стороне, горбясь под плащом, прошел Стороженко. Старательно прикрывая папку полою, он шагал к подъезду парткома. Надежда поняла: идет докладывать о ней. Защемило сердце.

Вдруг над нею послышался голос Миколы:

— А где же она?

— Где-нибудь в коридоре, — ответили ему.

Надежда подняла голову и только теперь заметила, что невзначай оказалась под раскрытым окном комнаты, из которой только что вышла.

— Позовите ее, — попросил Хмелюк. — Только живо. Ее в партком вызывают. — И виновато добавил: — Эх, опять мне нагорело!

— За что?

— Не спрашивайте.

Неожиданно в этот разговор ворвался голос Лебедя. За шумом дождя поначалу трудно было разобрать, зачем он пришел и чего добивался, но чувствовалось, что Лебедь был чем-то возмущен.

— А вы уверены, что это поклеп на нее? — бросил кто-то иронически.

— Совершенно уверен! — решительно прозвучал голос Лебедя. — Не доверяю я Стороженку. За кого хотите меня принимайте — не доверяю!

Надежда встрепенулась. У нее было такое ощущение, словно кто-то неожиданно протянул ей руку у края пропасти и не дает упасть. Это была первая рука, дружески протянутая ей в новом горе, и это была рука Лебедя. Не ждала Надежда, чтобы сейчас, когда на нее обрушилось тяжкое обвинение, поколебавшее доверие к ней даже друзей, чтобы в эту минуту кто-то отважился так смело и горячо встать на ее защиту.

Зашумела от ветра листва. Шум совсем заглушил голоса за окном. С еще большей силой разразился ливень. Из водосточной трубы фонтаном била вода. Но уже ничто не могло залить ту теплоту, которая со словами Лебедя проникла в скованную холодом душу, и уже никакой шум