Шрифт:
Закладка:
– Это морг, что ли? – испуганно пискнула Василиса.
– А вы как думали? – раздался откуда-то сбоку хриплый насмешливый мужской голос.
Мы обернулись и увидели долговязого человека в белом халате, с растрепанными седоватыми волосами. Он небрежно поигрывал длинным сверкающим скальпелем и разглядывал нас с явным анатомическим интересом.
– Иннокентий, не пугай девушек, это наши клиенты, а не твои! – проговорила наша мрачная провожатая.
– Не мои, говоришь? – Иннокентий сделал шаг вперед, перебросил скальпель из правой руки в левую.
Тут навстречу ему двинулся доберман, приоткрыл пасть и негромко зарычал.
– Шучу, шучу! – Иннокентий отступил, усмехнулся и положил скальпель на каталку.
– Идемте уже! – Наша провожатая пересекла морг и подошла к очередной двери.
На этот раз мы поспешили за ней и с благодарностью посмотрели на добермана, который прикрывал наше отступление.
Мрачная девица открыла дверь.
На этот раз она пропустила нас вперед и немного задержалась, чтобы дождаться добермана и ласково потрепать его по загривку. – Молодец, Герман, молодец!
Выйдя из морга, мы оказались в совершенно темной комнате.
– А теперь-то куда? – озабоченно спросила Василиса.
– Свет включите, там справа должен быть выключатель!
Я протянула руку в темноту, почти сразу наткнулась на стену и нашарила на ней кнопку выключателя.
После полной темноты свет показался ослепительным, и в первое мгновение я действительно ослепла.
Когда же глаза привыкли к свету, я увидела, что мы находимся в заурядной комнате из тех, где жили наши бабушки лет сорок назад: диван-кровать у стены, круглый стол, накрытый плюшевой скатертью, в центре, на нем – хрустальная ваза с букетом искусственных цветов. У правой стены стоял полированный сервант, в нем – ровный строй хрустальных фужеров и позолоченный фарфоровый сервиз.
Вот честное слово, у бабы Шуры была точно такая комната. Потом ей от завода дали квартиру – ту самую, в которой… ну, вы понимаете. Баба Шура на этом заводе сорок лет в столовой проработала. Я комнату не помню, но у бабы Шуры в альбоме есть фотография.
Над столом висела большая аляповатая люстра из искусственного хрусталя.
Уже в последний момент я заметила в дальнем углу комнаты глубокое кресло, в котором сидела пожилая женщина в серой вязаной кофте. Она смотрела на нас неодобрительно, однако, приглядевшись, я поняла, что это – такая же восковая кукла, как те, что ждали приема в бесконечном коридоре.
Рядом с этой восковой хозяйкой находилась еще одна дверь, точнее широкий дверной проем, завешенный пыльной темно-красной бархатной портьерой.
– Вам туда, – проговорила наша мрачная провожатая. – Мы с Германом туда не пойдем, нам надо следующих гостей встречать.
Они с доберманом ушли обратно, а мы с Василисой подошли к бархатной портьере и отдернули ее…
И оказались в зале, похожем на огромную коробку дорогих шоколадных конфет.
Зал был круглый, по периметру украшенный пышной лепниной и приглушенными бронзовыми светильниками. По всему залу были расставлены круглые столики, за которыми по двое и по четверо сидели нарядные посетители.
К нам тут же подбежала розовощекая девица в кокетливом кружевном передничке поверх черного бархатного платья, провела к свободному столику на двоих.
Теперь я обратила внимание на сцену.
Она, тоже полукруглая, была обрамлена полураздвинутым бархатным занавесом. На этой сцене стоял господин в старомодном костюме с белоснежной рубашкой и галстуком-бабочкой, в петлице пиджака красовался искусственный цветок гардении, в глазу был монокль.
– Я приветствую наших новых гостей! – проговорил этот старомодный господин, посмотрев на нас с Василисой. – Как приятно видеть среди нас новые лица!
Он выдержал небольшую паузу и добавил:
– Новые и такие красивые!
Ну, конечно, как все мужики, он не мог не заглядеться на Василису… Ну, может, это и к лучшему…
Конферансье с неохотой отвел глаза от моей сестрицы, хлопнул в ладоши и проговорил:
– Клуб наш называется «Алгарве», ибо так называлась древняя прекрасная страна на юге Португалии. Сейчас мы послушаем песню этой древней страны…
Тут же на сцену вышел человек в черном бархатном костюме, с черной повязкой на голове и большой серебряной серьгой в ухе. На плече у него сидел большой ярко-зеленый попугай, а в руках у него была потертая гитара. Он перебрал ее струны, заиграл на ней и запел на незнакомом, странном языке.
Песня была медленная и томительная, полная глубокого, щемящего чувства.
При звуках его песни я ощутила странное волнение, как будто услышала что-то, что прежде хорошо знала, но забыла.
Сердце мое сжалось от невнятной тоски, а в памяти шевельнулись какие-то неясные воспоминания… мне привиделась южная ночь, луна, выглядывающая из разрыва облаков. Я даже ощутила нежный аромат цветущих лимонов…
Певец спустился со сцены, пошел по залу, остановился возле нашего столика. Он пел на незнакомом языке, но мне казалось, что я понимаю слова этой песни.
Казалось, певец поет для меня…
И вдруг попугай на его плече громко, отчетливо проговорил:
– Алгар-рве! Алгар-рве! Тор-рба!
Наконец песня закончилась, но еще долго в воздухе звучали последние гитарные аккорды.
В конце концов и они затихли.
Я словно очнулась от странного сна.
Певца не было в зале, но ярко-зеленый попугай сидел на плече конферансье.
Тот с попугаем на плече танцующей походкой вышел на середину сцены и сказал:
– А сейчас – самое главное, ради чего мы сегодня и собрались. Лотерея!
– Лотерея! Лотерея! – раздались голоса по всему залу.
Конферансье снова хлопнул в ладоши – и тут же две девушки вынесли на сцену прозрачный барабан, внутри которого были насыпаны разноцветные билетики.
– Сейчас, – продолжил конферансье, – мне понадобится помощь. Я хочу, чтобы мне помогла самая красивая женщина в этом зале… я вижу ее, но попрошу Педро, чтобы он показал ее всем!
Он повернулся к попугаю и сказал ему:
– Педро, прошу!
Попугай приосанился, распахнул крылья, взлетел, перелетел в зал и приземлился на плечо Василисы…
Ну кто бы сомневался!
Василиса сперва вздрогнула, недовольно покосилась на попугая, но потом делано засмеялась.
– Педр-ро хор-роший! – хрипло выкрикнул попугай.
– Хороший, хороший, – проворчала я снисходительно, – очень хороший…
Попугай повернулся боком и посмотрел на меня одним хитрым глазом. Было такое чувство, что он видит меня насквозь.
– Вр-руша… – тихонько сказал он, так что слышали только мы с Василисой, – др-ругая…
– Поговори у меня, – так же тихо сказала я попугаю и показала руками, как будто свертываю ему шею.
Он понял и сделал вид, что вообще ни при чем.
– Педро показал нам самую красивую женщину, – проговорил конферансье, – я попрошу ее подняться на сцену и помочь мне вести лотерею!
Василиса растерянно вертела головой.
Весь зал начал хлопать и повторять:
– Просим, просим!
Наконец она встала, прошла через зал и поднялась на сцену под восхищенными взглядами зрителей.
– Как вас зовут, красавица?
– Василиса, – неохотно призналась моя сестра.
– Какое прекрасное имя! Василиса значит царственная!
Зал дружно захлопал.
Конферансье дождался, когда аплодисменты стихнут, и раскрутил барабан.
Когда барабан остановился, мужчина открыл небольшое окошечко и повернулся к Василисе:
– Прошу вас!
Василиса растерянно улыбалась.
– Достаньте один билетик, – подсказал ей конферансье.
Она запустила руку в барабан, достала розовый билетик и громко прочитала его номер:
– Четыреста одиннадцать!
– Выиграл номер четыреста одиннадцать! – громко повторил конферансье. – У кого этот номер?
Все присутствующие принялись проверять сумки и карманы.
Ко мне на столик вдруг прилетел попугай и проговорил своим хриплым голосом:
– Пр-роверь! Пр-роверь!
– Что проверить? – спросила я удивленно. И сама поразилась своей глупости: разговариваю с попугаем, как будто он понимает человеческую речь… или правда понимает?
– Четыр-реста одиннадцать! – негромко прохрипел попугай, словно попытался внушить мне какую-то мысль.
