– Конечно, Дим, конечно. Все будет хорошо.

Я все для этого сделаю.

Глава 26

– От тебя пахнет ванилью… – Матвей наклоняется к моей шее, тяжело и жадно дышит, все сильнее и сильнее сжимает горячие пальцы на моей талии, – обалдеть… Голова кругом…

Не у него одного, да…

У меня тоже в мозгу – бешеный водоворот, все в диком ритме кружится: стены прихожей, вешалка, шкаф, дверь входная, зеркало, в котором мы с Матвеем отражаемся сейчас, так горячо, так скандально.

Он – большой, с широченными плечами, обтянутыми неизменной кожаной курткой, мощный бритый затылок, руки напряженные. Вся поза говорит о жестокости, агрессии, нежелании слышать кого-либо, устранять препятствия к достижению своей цели.

За ним, таким огромным, совсем не видно меня, только макушка рыжая, тонкие белые пальцы, бессильно цепляющиеся за рукава грубой куртки, да лицо, бледное, с слишком темными в полумраке прихожей глазами.

Я встречаюсь взглядом с незнакомкой в зеркале и чуть вздрагиваю, думая, что, если бы где-то со стороны такую сцену увидела, на улице, например, то однозначно бы подумала, что надо вызывать полицию. Очень уж неоднозначно все.

Но сейчас, находясь в эпицентре, я могу только подчиняться напору, с удовольствием, с полным осознанием своей слабости, покорности. И это осознание невероятно волнующее, сладкое. Еще один элемент игры. Странной и безумной игры, в которой с самого начала проигравшие определены…

Но это знание не мешает наслаждаться моментом, наоборот, добавляет острые, пикантные нотки обреченности в происходящее.

Оказывается, саморазрушение тоже может быть восхитительным…

Или у меня в голове все окончательно двинулось?

Наверно, и то, и другое. Комбо, как любит говорить Верка.

– Скучал по тебе, – шепчет Матвей, резко сжимая ладони вокруг талии и отрывая меня от пола. Я только ахнуть успеваю, сладко, так сладко, что даже саму заводит. Надо же… Как бывает, стоит только отпустить поводья разума…

– Так скучал… – рычит он, опрокидывая меня спиной на покрывало и нависая сверху. Смотрит в мое лицо, и выражение глаз у него полностью гармонирует с моим мироощущением: властное, отчаянное, жесткое и где-то на глубине зрачков – беспомощное. Словно он сам не понимает, что происходит. Что с ним, что со мной. Не контролирует, не владеет ситуацией.

Мы оба – будто заложники судьбы.

Понимаем, что это ни к чему хорошему не приведет, но остановиться невозможно! Смерти подобно.

Матвей пришел ко мне буквально через пять минут после того, как уехал Димасик.

Я даже в глазок не стала смотреть, уверенная, что это точно сын что-то забыл.

И оторопела, увидев Матвея. Замерла, в ужасе таращась за его спину, ожидая появления Димасика. Они явно не успели разминуться, столкнулись!

Даже в голове от шока пусто-пусто стало, ни одной мысли, как это можно было бы объяснить сыну.

Но Матвей был один.

Он просто сощурил горящие диким огнем глаза, молча шагнул за порог, оттесняя меня дальше в прихожую, поймал за талию, не давая сделать расстояние между нами безопасным, прижал к стене, наклонился, жадно вдыхая мой запах…

– От тебя пахнет ванилью…

Он снова это говорит, облизывается, словно что-то сладкое, невероятно вкусное сейчас будет пробовать.

И я не могу отвести взгляда от его влажных губ, от быстро скользнувшего по ним кончика языка. Это так… Горячо. Так эротично.

Мне дышать и без того было тяжело, а сейчас и совсем невозможно!

Да и Матвей не позволяет поймать лишний кислород в легкие, наклоняется и целует.

Не сопротивляюсь, с отчаянной жадностью отвечая на горячий, жгучий поцелуй с привкусом крови и боли.

Матвей целует так, словно мы не виделись целую вечность, а не расстались совсем недавно, буквально сегодня утром!

И я заражаюсь его жадной бескомпромиссной потребностью, тяну полы куртки с мощных плеч, пытаясь добраться до горячей кожи.

Матвей помогает мне, в одно мгновение скинув верхнюю одежду и снова наклоняется, чтоб жадно припасть полуоткрытым ртом к моей шее.

Он целует, скользит губами по коже, и, кажется, что влага от его поцелуя тут же испаряется с шипением, настолько горячо мне сейчас!

– Не смог… Работать не смог, веришь? – хрипит он, подхватывая низ моей водолазки и рывком стягивая ее через голову, – ох, че-е-ерт… Какая ты…

Он замирает на секунду, осматривая меня, полуобнаженную, так жадно, словно до этого не видел никогда, словно у нас с ним это в первый раз.

Затем садится на колени надо мной, так же, быстро, одним движением, стягивает с себя футболку, вновь оглушая меня совершенством своего тела, большого, настолько правильно, настолько фактурно слепленного, отточенного постоянным физическим трудом и спортом, что Матвей запросто может служить моделью для художников! Идеален. Он просто идеален.

Я взгляда не могу оторвать от его груди, завороженная мерным тяжелым дыханием, на инстинктах тяну руку, желая провести пальцами, потрогать…

Матвей не мешает.

Он сам смотрит на меня, исследует жарко, а затем тоже тянет ладонь. Накрывает пальцами следы своей страсти, оставшиеся с ночи. На груди, на шее, на животе.

Рисует, касаясь легко, обманчиво легко, моей кожи, шепчет завороженно:

– Мне нравится, как мои пальцы смотрятся на твоей коже… И засосы… Самая шикарная картина в мире. Смотрел бы и смотрел…

Я задыхаюсь от настолько чувственной искренности, непроизвольно прогибаясь в пояснице, словно подставляясь, приглашая его сделать то, чего он так жаждет.

– Я тебя не отпущу больше, поняла? – легкие касания пальцев становятся все сильнее и напористее, и вот уже не подушечки скользят по моей коже, а полностью ладонь, мягко и одновременно очень по-собственнически оглаживая, – забудь обо всех других мужиках.

Мне хочется усмехнуться, сказать ему, что он вообще может не беспокоиться. Какие еще мужики, боже мой…

Это мне стоит переживать, это же он с какими-то девушками по клубам…

Но язык не слушается, а гипноз его взгляда становится все сильнее, полностью отнимая даже самую маленькую способность думать и возражать.

– Я уже несколько месяцев ни о ком, кроме тебя… – шепчет он, наклоняясь снова и не сводя безумного взгляда с моего лица, скользя ладонями по голой, такой податливой и чувствительной груди, – словно заворожила… Ведьма. Всю ночь же… Всю ночь… А еле-еле совещание отсидел, веришь? Перед глазами только ты. Твои губы, – мягкий поцелуй, на который едва успеваю ответить, – шея, – укус, чувствительно-сладкий, выбивающий мучительный стон, – грудь…

Не могу сдержать дрожь, пальцы цепляются за его голые плечи, так эротично, так красиво бугрящиеся мускулами. Запрокидываю голову, не в силах видеть то безумие, что он творит, спускаясь бесстыдными жаркими поцелуями все ниже и ниже…

Лампы над головой кружатся разноцветным калейдоскопом, сводя с ума.

И я кричу.