20

— Ты осознаёшь, что собираешься сделать?

— А главное — зачем?

— Ты уверена, что он «тот самый»?

— Да ладно «тот самый»… Ты считаешь, что этот парень достоин стать твоим первым и единственным?

Примерно такой многоголосый спор раздавался в голове, когда я целый день безуспешно пыталась выйти с Марио на связь.

Да, именно «единственным» должен был стать для меня Марио. Если бы я только на секунду допустила мысль о том, что у меня может быть еще кто-то кроме моего любимого итальянца, то я бы не стала решаться на этот шаг, который означал бы предательство по отношению к самой себе, своим принципам.

С самого детства я с молоком матери впитывала одну-единственную идею: «СЧАСТЬЕ ВОЗМОЖНО ЛИШЬ В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ У ЖЕНЩИНЫ В ЖИЗНИ БУДЕТ ТОЛЬКО ОДИН МУЖЧИНА».

Так было у моих родителей. Так было у родителей моего отца. И если в случае моей мамы, она вышла замуж очень рано, сразу после школы, и намеренно такой задачи не ставила, то моя бабушка — папина мама — была верна своим убеждениям и почти до тридцати лет хранила невинность. Они прожили с дедушкой сорок семь лети были очень счастливы, пока бабушка не умерла два года назад.

Были в моей семье и антипримеры, которые тоже доказывали эту аксиому: мама моей мамы была замужем дважды. С первым мужем был брак «по залёту», в результате которого родилась тётя Софа. Она не видела своего отца, потому что он бросил беременную жену, сбежав от неё сначала в армию, а затем и вовсе не вернувшись. Бабушка встретила моего деда, когда ребенку было полтора года. Они жили без регистрации до совершеннолетия тёти Сони — видимо, родной отец ждал, когда ей исполнится восемнадцать, чтобы не платить алименты, и от него пришли документы на развод. Бабушка всю жизнь сокрушалась о том, что оступилась в молодости, что дочь выросла под фамилией человека, который предал их, и эта боль чувствовалась всякий раз, когда она заговаривала о своей жизни.

Второй антипример — тётя Софа. Она в молодые годы «развлекалась на полную катушку», по её собственному выражению. В семнадцать лет она забеременела. Бабушка, узнав об этом, поставила ультиматум — или аборт или никакой помощи. Бабушка боялась, что дочь повторит её судьбу и таким образом хотела её уберечь от тяжелой доли. Тётя Софа послушалась мать, но операция не прошла без последствий… Выйдя замуж за дядю Андрея, они десять лет безуспешно пытались стать родителями: лечились, несколько раз делали ЭКО. Отчаявшись, или смирившись, они решили взять ребёнка из детского дома. Тётя Софа говорит, что Бог простил ей убийство малыша в утробе, когда она усыновила сироту, и дал ей Лизу.

Да, и бабушка и тётя обрели своё счастье, но скольких проблем и бед можно было бы избежать, если бы они «дождались» своего единственного.

Этот-то червячок сомнения и подтачивал где-то в глубине мою уверенность в правильности принятого решения. Но всем голосам в моей голове я твёрдо ответила:

— Да, я осознаю, что делаю. Я уверена, что он — мой единственный мужчина. Я люблю Марио, и готова решиться на близость с ним, если это так важно для него.

А для Марио, очевидно, интимная составляющая была очень важна. Вчера во время объятий я в очередной раз почувствовала, насколько важна.

Его итальянский темперамент, «горячая южная кровь» — всё это убеждало меня в том, что я должна пойти на уступки и «не морочить парню голову», как выразилась моя одногруппница, встретив как-то нас с Марио в парке.

* * *

Совершив дома все необходимые приготовления и обеспечив себе «алиби» перед родителями, я отправилась в клуб с единственной целью — сообщить Марио о том, что готова быть с ним во всех смыслах, как он и хотел, не раз намекая мне на новый уровень наших отношений.

Когда Андрей спросил, нужно ли меня подождать, я поняла, что это тот самый вопрос, когда я еще могу отказаться от своего решения. Я могу поехать домой. Прямо сейчас.

Но нет. Внутри бушует такое рьяное упрямство, что я даже не задумавшись, сразу же отсылаю парня и решительно иду вместе с Марио в его комнату.

Я была тут много раз. За этот месяц мы встречались здесь несколько дней в неделю под предлогом написания проекта, но, по сути, только целовались да болтали на совершенно далёкие от философии темы. Марио сам прекрасно справлялся с научной работой. Поначалу ему требовалось от меня своеобразное наставление, указание направления, в котором необходимо двигаться, а дальше сам перекраивал свой проект так, как видел его он.

Мы с Марио в обнимку (так уж получилось, что самостоятельно передвигаться в этом состоянии у него получается плохо) садимся на диван. Тот самый, на котором я столько часов восхищенно слушала Марио. Здесь он признался, что любит балет, и столько рассказывал о нём. что я, кажется, тоже его полюбила, хотя и была там всего пару раз. На этом диване я честно призналась моему любимому итальянцу, что никогда не встречалась с парнями и до свадьбы не планирую близость. И вот теперь я снова здесь и готова ради него забыть свои принципы.

Моё сердце колотится в предвкушении чего-то очень важного и особенного. Каждая секунда врезается в память, и я хочу запечатлеть всё происходящее с нами на всю жизнь.

Марио гладит меня по руке, его глаза закрыты, но губы тихо шепчут моё имя. Последний факт сильно сбивает с толку и первое время я даже не понимаю, что парень… уснул. Разочарование и замешательство заполняют мой мозг, и я не придумав, что делать дальше, просто сижу, застыв в полусидячем положении. Спустя несколько минут вместо своего имени я услышала сначала несмелый, но с каждой минутой всё набиравший обороты храп.

Какая же глупая ситуация! И что мне теперь делать?

Я попыталась разбудить Марио, но он лишь буркнул что-то на итальянском, крепче обхватил меня за талию и увлёк за собой, приняв горизонтальное положение. Над моим ухом началось мерное сопение, и я решила, что хотя это и не то, чего я ждала, но тоже вполне меня устраивает. Я положила свою ладонь поверх руки моего любимого, которая прижимала меня к нему, и тоже уснула, улыбаясь своему счастью — быть рядом с Марио…

21

Марио

Огромные комья земли, смешанные с щебнем, раз за разом приходится мне