Амелфа Тимофеевна приняла подарочки и послала к Васеньке девушку-чернавушку. Прибежала девушка к Ваське, подхватила его за белые руки, позвала к матушке. Не мог Васька ослушаться – пришёл к матери на широкий двор. Та же за все разбойничьи дела посадила сынка в глубокие погреба, затворила железными дверьми, заперла на булатные замки.

Как услышала о том Васькина дружина, пригорюнилась, но делать нечего. На второй день принялась она биться с новгородскими мужиками. Дерутся молодцы с новгородцами с утра до вечера, и здесь без Васьки им плохо пришлось: взялся город одолевать, с моста дружину теснить, в седой Волхов скидывать.

Видят Костя Новоторженин с Моисеем и Лукой: пришла к реке по воду та самая девушка-чернавушка. Взмолились молодцы:

– Эй ты, девушка-чернавушка, выручай нас! Вызволяй от верной погибели!

Девушка бросила кленовое ведро, подхватила кипарисовое коромысло и принялась тем коромыслом помахивать, мужичков новгородских с моста скидывать. Однако вскоре стало видно: и с чернавушкой не одолеть Васькиной дружине всего Новгорода.

Кричат Костя с Моисеем и Лукой:

– Ты, девушка-чернавушка, бросай своё коромысло, беги поскорее на двор Амелфы Тимофеевны, сбей с её погребов булатные замки, отвори железные двери!

Девушка бросила коромысло, прибежала на двор Амелфы Тимофеевны, сбила там замки, отворила двери и говорит Василию:

– Спишь, Василий, или так лежишь? Твою дружину мужики новгородские всю переранили, молодцев твоих порастаскали. Пробиты булавами буйные головы твоих братов названых.

Здесь ото сна Василий пробудился, руки-ноги поразмял. Выскочил Васька на двор – не попалась ему под руку железная палица, а попалась тележная ось. Побежал Василий по Новгороду, по широким улицам, только вот встал на пути старец Пилигримище. Держит старец на могучих плечах колокол: весом колокол в целых триста пудов. Закричал старец Пилигримище:

– Стой, Васька, не попархивай! Молодой глуздырь, не полётывай! Не выпить тебе воды из седого Волхова! Не повыбить тебе мужичков в граде Новгороде! Есть молодцы против тебя, и стоим мы, молодцы, не хвастаем.

Говорит ему Василий:

– Отойди-ка ты с дороги, Пилигримище, не гневи меня, добра молодца! Ставил я великий заклад с новгородскими мужиками, что побью их всех за два дня. А в задор войду – и тебя убью.

Однако Пилигримище с дороги не сходит, на Ваську Буслаева ругается:

– Щенок ты против меня, птенец ты вылупившийся!

Как ударил тогда Вася осью тележной в колокол, так закачался Пилигримище, во все стороны гул пошёл. Заглянул Василий под колокол, а у старца и глаз-то уж нет – закатились они за веки. Побежал тогда Василий прямиком по Волховой улице. Как завидели дружинники своего главаря, у ясных соколов словно крылья выросли. Пришёл молодой Василий Буслаевич своим молодцам на выручку, взялся охаживать тележной осью новгородских мужичков: по целой дюжине он их с моста в реку скидывает, по десяточку на перила сбивает. К вечеру те из них, сердешных, кто жив остался, понесли Васькиной матери Амелфе Тимофеевне две чаши: в одну насыпали чистого серебра, а в другую – красного золота. Пришли они к вдовьему двору, бьют челом, поклоняются:

– Государыня-матушка, принимай подарочки. Уйми только своё чадо, молодого Ваську Буслаева. Мы и рады ему платить всякий год по три тысячи. Будем всякий год также носить ему с хлебников – по хлебику, с калачников – по калачику, с молодиц – повенечное, с девиц – повалёшное, со всех людей ремесленных – всё то, что они сработают, с попов же и дьяконов – восковые свечи.

Амелфа Тимофеевна задумалась. Послала она девушку-чернавушку привести непутёвого сына с его дружиной. Девка по дороге запыхалась: нельзя ей пройти по мосту, по улицам – везде тела валяются. Прибежала чернавка к Василию, рассказывает:

– К твоей матери пришли мужички новгородские, принесли дорогие подарочки, принесли заручные записи. Хотят мириться и платить тебе дани-подати.

Повела девушка Васю с дружиной на двор к Амелфе Тимофеевне. Сели там Васькины молодцы в единый круг, выпили по чарочке зелена вина. Принялись они нахваливать своего атамана:

– Здрав будь, Василий Буслаевич! Нанесли мужички нам подарочков на целых сто тысяч, да ещё по три тысячи обязались всякий год платить.

Садко

Ходил Садко со своими гуслями по честным пирам. Сажали там гусляра на почётное место, а как начинал он по серебряным струнам поваживать, свой звонкий голос пробовать, стар и млад не удерживались, принимались за буйную пляску, да так, что все половицы тряслись.

Девицы на того Садка засматриваются, купцы-бояре наперебой его к себе приглашают – говорят ему:

– Сыграй нам, Садко, и так спой, чтобы и столетние старики за твоими песнями увязывались – плясали, как молодые парни на гулянке.

Он и рад стараться – а как иначе? Его-то, Садка, на каждом пиру подарками одаривают, кушает он там досыта, пьёт вволю, и вся работа – играй да пой с утра до вечера. Возгордился Садко, говорит про себя таковы слова: «Без меня-то, гусляра, в Новгороде и пир не пир, и свадьба не свадьба».

Позвали как-то его к боярину Твердыне Мстиславовичу, усадили на берёзовую лавку за берёзовый стол. Однако место гусляру не понравилось. Встал Садко на резвые ноженьки и говорит хозяину:

– Не найти тебе, Твердыня Мстиславович, во всём Господине Великом Новгороде такого гусляра, как я. А раз ты меня пригласил, то тогда уж и выслушай! Негоже мне, Садку, ютиться у входа вместе с нищими, как дворовому псу. Посади-ка меня рядом с собой и своею боярыней на дубовую лавку за дубовый стол, поднеси мне чарку первому – только тогда буду играть тебе и твоим гостям.

Рассердился боярин:

– Ах ты, глуздырь неоперённый, щень подворотная, как смеешь говорить мне подобное? Да кто ты такой, чтобы я тебя усаживал рядом с собой и своею боярыней? Молоко на твоих губах ещё не повысохло, борода твоя толком ещё не выросла, а уже старым людям приказываешь. Голь ты перекатная, теребень ты кабацкая – у тебя одни гусли-перегуды в товарищах. Вот как я накажу твою гордыню – попрошу всех честных новгородских купцов, чтобы впредь не звали они тебя на свои пиры.

Говорит Садко боярину:

– Голос мой таков, что им все дрозды-соловушки заслушиваются. А когда начинаю я по серебряным стрункам поваживать, никому не усидеть за посудой. Знает весь Господин Великий Новгород – без меня и пир не пир, и пляска не пляска!

Перекинул Садко за плечо свои гусли