День минул, за ним другой, третий. Ждёт в избе гусляр, что позовут его на почестен пир, да только напрасно он из косящатого окошка выглядывает.

Говорит Садко на четвёртый день:

– Коли люди меня не слушают, пойду-ка я на Ильмень-озеро, сяду на бел-горюч камень, положу на колени свои яровчатые гуселышки, сыграю гусям-лебедям и серым уткам.

Пришёл он на берег Ильмень-озера, сел на бел-горюч камень и грянул что есть мочи плясовую: со всего Ильмень-озера слетелись к нему птицы, в самом же озере всколыхнулась вода, да только Садко того не заметил.

Неделя минула – не зовут Садко на почестен пир, не бегут за ним, не упрашивают.

Говорит Садко:

– Коли люди меня не слушают, пойду-ка я к Ильмень-озеру, сяду на бел-горюч камень, положу на колени свои гуселышки яровчатые, сыграю озёрным рыбам.

Вновь пришёл он на берег, положил на колени свои гуселышки; играет теперь озёрным рыбам. Рыб озёрных возле него видимо-невидимо: пляшут рыбы, из воды выскакивают. Ещё больше всколыхнулась вода, только Садко того не заметил.

Месяц пробежал – не зовут гусляра на почестен пир, словно его и на свете нет.

Говорит Садко:

– Коли люди меня не слушают, пойду-ка на берег Ильмень-озера, сяду на бел-горюч камень, положу на колени свои яровчатые гуселышки, сыграю самому Морскому царю.

Пришёл он на берег: играет теперь Морскому царю. Всколыхнулась вода в третий раз, забурлило Ильмень-озеро волнами – показался сам Морской царь. Высотою он с водяной холм, борода у него из тины озёрной, усы – словно два водопада, а зубы белые, как скатный жемчуг. В правой руке у царя копьецо трезубчатое, а в левой – раковина.

Говорит царь гусляру таковы слова:

– Здрав будь, славный Садко Новгородский! Хорошо ты на гуселышках-перегудах побренчиваешь, звонкий голос свой пробуешь. Давно я так не гулял, не радовался: ноги мои сами в пляс пускаются. Говори, что хочешь за то, чтобы меня, старинушку, и впредь веселить-баловать?

Гусляр отвечает:

– Ничего мне, царь, от тебя не надобно.

Морской царь не унимается. Говорит во второй након:

– Всё готов для тебя исполнить.

Садко, однако, упрямится:

– Ничего мне, царь, от тебя не надобно.

Морской царь говорит в третий након:

– Ты, Садко Новгородский, всхрапывай, да не захрапывайся, взбрыкивай, Садко, да не забрыкивайся.

Признался тогда Садко Морскому царю:

– Сильно обидели меня новгородские люди. Называют голью перекатной, кабацкой теребенью. А если зовут к себе, то сажают у дверей на берёзовую лавку за берёзовый стол, словно последнего нищего.

Говорит царь таковы слова:

– То беда невеликая! Вот тебе, Садко, от меня, Морского царя, ячеистая сеть покрепче просмолённого каната, потоньше конского волоса. Иди с этой сетью, не мешкая, на новгородский торг, созывай к себе именитых купцов, бейся с ними о великий заклад, что выловишь в Ильмень-озере рыб золотые перья. Цену подними самую высокую: пусть купцы заложат лавки с товарами, а ты, Садко, заложи свою буйную голову. Даю тебе слово: поймаешь ты в Ильмене никем не виданных рыб. А за то приходить тебе на берег со своими перегудами, яровчатыми гуселышками, пробегать по серебряным струнам, свой звонкий голос пробовать, забавить меня, Морского царя.

Ударили они по рукам. Взял Садко ячеистую сеть и отправился на новгородский торг. В первый раз окликал он купцов:

– Эй вы, купцы новгородские, подходите ко мне, гусляру Садко, хочу молвить вам заветное слово!

Не слышат его купцы, за лавками шумят и торгуются.

Во второй након зазывает Садко:

– Подходите ко мне, купцы новгородские, хочу молвить вам заветное слово!

Не подходят к нему купцы, за лавками шумят и торгуются.

В третий раз позвал гусляр купцов новгородских – да всё без толку.

Снял тогда Садко с плеча свои перегуды-гуселышки, провёл по серебряным струнам, попробовал свой звонкий голос: лишь тогда купцы опомнились, лишь тогда дела свои оставили. Позвал Садко новгородских купцов биться с ним о великий заклад: должны они, именитые купцы, поставить лавки с товарами против его буйной головы за то, что выловит он из Ильмень-озера рыб золотые перья.

Купцы говорят:

– Ты ври, Садко, да не завирайся, хвастай, да не захвастывайся! Где это видано, чтобы водилась в Ильмень-озере, где лишь щуки с окунями плавают, такая рыба?

А Садко на своём стоит: вытащит он из Ильмень-озера рыб золотые перья.

Говорят ему купцы:

– Ну, прощайся с животом, Садко Новгородский! Довело тебя твоё хвастовство до плахи.

Побились купцы с ним о великий заклад: заложили свои лавки против его буйной головы и отправились с гусляром на Ильмень-озеро. Как закинул Садко сеть в первый раз – поймалась в неё озёрная лягушка. Купцы за его спиной перешёптываются-перемигиваются. Прикатили они тяжёлую плаху. Второй раз закинул сеть гусляр – вытащил лишь серого рака. Купцы за его спиной пересмеиваются да топор натачивают.

Говорит Садко:

– Обманул меня Морской царь. Видно, прощаться мне со своей буйной головой.

Закинул он сеть в третий раз и вытащил рыб золотые перья, каких ещё в Ильмень-озере не было, про которых раньше и слыхом не слыхивали. Отдали тогда купцы ему все свои лавки с товарами, и сделался с тех пор Садко первым в Новгороде: нанял себе верных слуг, купил каменные палаты, завёл в тех палатах дубовые лавки, ясеневые столы. Как говорится: на небе солнце – и в палатах у Садка солнце. На небе месяц – и в палатах у него месяц. На небе звёзды – и в палатах звёзды. Печки у него муравленые, посуда золотая да серебряная. Сам Садко в парчовом кафтане по гридням похаживает, сафьяновыми сапожками постукивает. Стоит появиться Садку на городском торгу, все ему кланяются, зазывают к себе, привечают как дорогого гостя: «Добро к нам пожаловать, Садко Микулович!» Именитые бояре Садка рядом с собой на пирах усаживают, пьют с ним из одного кубка, едят с ним из одной чаши.

Вот год прошёл, за ним другой и третий: богатство Садка лишь прибавляется. Да только позабыл гусляр про договор с Морским царем: гуселышки-перегуды с серебряными струнками давным-давно пылятся в дальнем чулане за семью замками.

Зовёт однажды Садко гостей на почестен пир. На том пиру все досыта яствами наедаются, допьяна вином напиваются. Начинают на пиру гости прихвастывать: один – своей силой, другой – богатством, третий – молодой женой.

Встаёт сын вдовы Амелфы Тимофеевны: на левой руке у Васьки повисли десять молодцев, он же ею как ни в чём не бывало утирает лоб, двадцать молодцев повисли у него на правой руке – Буслаев и правой рукой утирается. Гости