тишина. Я сидел у своего дубового стола, покрытого лаком и инкрустированного слоновой костью, перелистывая донесения. Слова аналитиков и разведки, пророчившие военную катастрофу в Маньчжурии, неприятно резонировали с теперь уже известными фактами.

— Их войска не укомплектованы, — читал я, — артиллерии нет, провианта не хватает, казна пуста… Население недовольно, готово восстать.

— Вот оно как, — шепнул себе под нос канцлер, стоявший у окна, — прямо как в наших донесениях.

— И что мы делаем? — спросил я, подняв глаза на старого канцлера.

— Ждем, Ваше Величество. Ждем, когда они сами придут к нам с просьбой о помощи. То, что они не справились, — это хорошая новость. Плохо то, что они сделают это публично.

— В том и нонсенс, — кивнул я, — они же всегда были гордыми. Не признавали свою слабость.

— А сейчас признали, — услышал я с заднего ряда голос генерала Лиховацкого, — потому что пришли мы и две царских армии.

Я повернулся к генералу Лиховацкому. Это был пожилой человек крепкого телосложения, одетый в грозную шинель. Его аккуратные усики придавали ему особую непривлекательность.

Генерал сидел в кресле, которое, казалось, было вырезано из старого дуба, потемневшего от времени. Кресло было обтянуто темно-зеленой кожей, которая от долгого использования стала блестящей. На подлокотниках лежали его огромные руки в грубых перчатках с широкими ладонями, покрытыми шрамами от старых ран.

Его глубоко посаженные глаза были проницательными и сверкали холодным блеском. Казалось, в них отражались ледяные поля сражений, которые он повидал. Глаза имели цвет старой меди с оттенком ржавчины, словно напоминая о многих пролитых кровях. Над глазами нависали густые седые брови, которые в моменты недовольства собирались в гневную дугу.

Генерал Лиховацкий ни разу не красавец. Время оставило на его лице глубокие морщины, как карты старой империи, каждая из которых рассказывала собственную историю, о победах и поражениях, о горе и радости. Он являлся живым воплощением войны — суровым, неумолимым и бесстрашным. Его губы, сжатые в строгую линию, казались готовыми выдать острый приказ, который заставил бы дрожать самых храбрых воинов.

Шинель пошита из грубой шерсти и, казалось, пропитана порохом и кровью. Она сидела на нем как вторая кожа, словно олицетворяя его неразрывную связь с полем сражения. На плечах шинели были вышиты золотые отметины о победах, каждый из которых свидетельствовал о его храбрости и верности царю.

— И? — спросил я, чувствуя, что в этой истории что-то не так.

— Послы прибыли, Ваше Величество. С богатыми подарками и полным портфелем «скромных» просьб о помощи, — генерал немного поклонился, — вот только… Они не ожидали такого приема.

— Приема? — я встал из-за стола.

— Их обстреляли, Ваше Величество, — ответил генерал, — из пушек, перед самыми воротами дворца.

Я отшатнулся, схватившись за стол.

— Кто?

— По официальной версии, это были неизвестные бандиты. Но я полагаю, — генерал взглянул на меня с хитрым блеском в глазах, — что у этих бандитов были не такие «идеалистические» мотивы, как предполагали наши аналитики.

— Думаешь, они устроили засаду? Чтобы принудить нас к войне?

— Думаю, Ваше Величество. А еще думаю, что это хорошо продуманный план. И они его выполнили с максимальной эффективностью. Вы же сами сказали, что они слишком слабы.

— Так это была уловка? — я в гневе схватил донесения и швырнул их на пол. — Они хотели вынудить нас воспользоваться их слабостью?

— Похоже на то, Ваше Величество, — генерал кивнул и взял в руки папку с донесениями.

— И теперь они будут изображать из себя жертв?

— Они и будут жертвами, Ваше Величество. Жертвами своей же стратегии, — генерал усмехнулся.

Я взглянул в окно на унылый зимний пейзаж столицы.

— Каков план?

— План? Война и только война, государь! — генерал хищно осклабился.

Встреча прошла не так, как я ожидал. Внутреннее напряжение, оставшееся после недавнего инцидента с восточным направлением, не покидало меня. В комнате царила напряжённая тишина, которую нарушали лишь шелест бумаг и лёгкое постукивание карандаша о стол.

Руководитель аналитического отдела, мужчина с суровыми чертами лица, словно высеченными из гранита, не торопился объявлять собрание закрытым. Его взгляд был пристальным и немигающим, он словно пытался найти что-то тайное, скрытое от посторонних глаз.

— Я понимаю, что произошедшее вызвало определенные вопросы, — наконец произнес он, его голос был низким и властным. — Однако, мы должны продолжать двигаться вперед. Это — наш долг, наш приоритет. Ибо интересы отечества и царства превыше всего. — Но слова главы отдела не разрядили обстановку.

В глазах некоторых функционеров и госслужащих читалась тревога. Другие, словно загнанные животные, напряженно следили за каждым его движением, готовые в любой момент броситься в бегство. Окончание заседания ознаменовалось не традиционным «До свидания», а холодным, почти беззвучным «Разрешите откланяться». Сотрудники вышли из зала, словно освобожденные из темницы. Лишь немногие остановились у дверей, продолжая шептаться, обмениваясь тревожными взглядами.

Тяжелые дубовые двери тронного зала распахнулись, и я, словно по мановению волшебной палочки, очутился в центре выверенной до мелочей сцены власти. Золотые узоры на стенах, яркий ковёр, усыпанный драгоценными камнями, и массивный трон, увенчанный гербом моей династии, — всё дышало величием и мощью.

Сердце ещё не успокоилось от недавнего неприятного события, но на лице уже играла уверенная улыбка монарха. Гости, попадая в атмосферу власти, невольно воспринимали меня в той роли, которую я должен был играть. Я вскинул руку в приветствии, и мои советники с улыбками проводили новых гостей к их местам. Их лица, натренированные и непроницаемые, скрывали свои собственные мысли и чувства, как и моё.

В ожидании очередного выступления, было озвученно несколько вопросов. Я отвечал с грацией и безукоризненной дипломатичностью. Ибо не мог позволить себе ошибиться. В этой игре власти каждая деталь имела значение. Каждое слово, каждый взгляд, каждый жест — все это формировало образ монарха, которого я должен был представлять.

На время забыв о собственных тревогах, я ушел в работу, как опытный актер, входящий в роль. И все же под поверхностью прекрасной иллюзии власти теплилась истина. Истина, которая напоминала о недавней опасности и о том, что не все в моем царстве было так идеально, как хотелось бы верить.

Среди оживленного шума и шепота тронного зала он выделялся, как яркая звезда на ночном небе. Статный голубоглазый блондин, одетый в строгий костюм-тройку, словно сошедший с полотен ренессансных мастеров, притягивал взоры своей неземной красотой.

Его лицо, идеально правильное и выразительное, было озарено легкой улыбкой, которая не достигала глаз, но говорила о хитрости и неуловимом шарме, присущем только ему.

Глаза, небесно-голубые, с пронзительным взглядом, в которых таилась некая таинственная тайна, притягивали и завораживали. В них я увидел не просто красоту, но некую дьявольскую изюминку,