«Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет, и его агентура на Украине во много раз сильнее, чем думает Реденс [начальник украинской милиции] или Косиор»[214]. Летом 1932 года Сталин заявил Кагановичу и Молотову, что Украине требуется новое руководство. Однако он, как обычно, подошел к делу осторожно, возможно, опасаясь противодействовать полумиллионной украинской партийной организации. В 1934 году Чубарь был переведен в Москву в качестве одного из заместителей Молотова во главе правительства, но хотя для Косиора и предусматривалось подобное почетное изгнание в столицу, он фактически оставался первым секретарем Компартии Украины до Большого террора (что не означает, что Сталин забыл о своем недовольстве его работой). Для наведения порядка в республике Сталин послал Павла Постышева, чтобы тот был его глазами и ушами на Украине. Формально Постышев был подчиненным Косиора – вторым секретарем украинской партии, но чаще действовал там в качестве руководителя[215].

Не лучше были новости, приходившие из Казахстана, другого крупного сельскохозяйственного региона, где попытки насильственно загнать кочевых казахов в колхозы привели к голоду среди людей и крупного рогатого скота, а также к массовому бегству в соседние регионы и через границу в Китай. Команда знала об этой тяжелой ситуации, так как большинство ее участников получили подробный отчет от храброго местного коллеги, но это мало повлияло на них[216]. Казахстан был далеко. Его ближайший сосед, хаотичный и децентрализованный Китай, не представлял такой же угрозы, как Польша – орудие западных капиталистов. Бегущих и голодающих казахов не было видно из Кремля, тогда как украинцы иногда даже добирались до Москвы, несмотря на приказ наркома путей сообщения Андреева, чтобы никому из украинской деревни без специального разрешения не продавали билеты на поезда и чтобы ОГПУ проверяло все поезда с Украины у российской границы и искало безбилетников[217].

Официальные лица на Украине и в других пострадавших районах пытались донести до сведения Москвы, что нельзя заставить крестьян сдавать больше зерна, потому что у них больше ничего не осталось и они уже съедают то, что запасено на зиму, и то зерно, которое оставлено для весеннего сева. Но Сталин ничего не желал знать. Он гордился своей проницательностью и тем, что никогда не позволял местным деятелям облегчать себе жизнь, принуждая Москву снизить требования. Они все притворяются, настаивал он, они прячут зерно, чтобы морить голодом советские города и деморализовать армию. Это представление о притворстве было подхвачено прессой, которая рассказывала необычные истории о том, как крестьяне нарочно «устраивают» голод, притворяясь жертвами, и даже заставляют свои семьи голодать «для пропаганды»[218]. Если крестьяне, по мнению Сталина, просто имитировали голод, то их антисоветские намерения были реальны. Это «война на измор», которую крестьянство ведет против режима, сказал он писателю Михаилу Шолохову, который написал ему о страшной ситуации на его родине в казачьей области Дона; эти крестьяне, как он считал, не были невинными, страдающими жертвами. Другими словами, не Сталин вел войну против крестьян, а наоборот[219].

В январе 1933 года, в разгар голода, Сталин говорил ЦК, что коллективизация спасла бедных крестьян от эксплуатации, дала им тракторы и комбайны, создала колхозы в качестве «прочного фундамента» для их жизни и спасла их от постоянной угрозы разорения. В его речи не было упоминания о голоде[220]. Действительно, слово «голод» было табу в советской прессе и, очевидно, в команде тоже. Конечно, на местах чиновники наблюдали не столь радужную картину, не говоря уже о крестьянах, которые засыпали лидеров партии письмами о своем положении. Одна украинская местная партийная организация, которая еще не была под полным сталинским контролем, в феврале 1933 года издала отчаянный приказ, в котором требовала от местных партийных комитетов «срочно ликвидировать крайнее истощение среди колхозников и крестьян-единоличников в результате серьезного недоедания и поставить на ноги к 5 марта всех, кто полностью потерял трудоспособность от истощения». Это чудо должно было быть достигнуто путем кормления их, хотя к этому времени все города находились на строгом нормировании и не было дано ни намека на то, где можно получить дополнительное продовольствие[221].

Команда знала о положении в деревне, хотя степень информированности была разной. Подобно Сталину, Молотов и Каганович, по-видимому, воспринимали ситуацию как борьбу за слом антисоветского духа крестьянства и просчитывали, насколько жестко они могут действовать, не приводя к экономически нежелательным последствиям в виде массовой смерти. Молотова и Кагановича раз за разом отправляли в проблемные районы, чтобы выбить зерно, что привело к их посмертному осуждению киевским судом в постсоветское время, наряду со Сталиным, за геноцид на Украине (голодомор). Молотов же спустя десятилетия продолжал отрицать тяжесть голода. Он дважды посещал Украину в разгар кризиса, сказал он интервьюеру, и не видел там ничего подобного. Но другие участники команды, вероятно, колебались. Калинин, известный как друг крестьян, получал больше всего отчаянных писем от крестьян, и, как глава Верховного Совета, он и его заместитель Енукидзе были завалены информацией о жертвах Великого перелома и ходатайствами от них. В мае 1932 года он проголосовал против еще одной высылки кулаков и, таким образом, на несколько недель предвосхитил смену политики Сталина. После своего ежегодного путешествия на юг в августе 1933 года Ворошилов еще раз заявил о том, как ужаснуло его то, что он увидел. Пустая, голая степь, писал он Енукидзе, выглядела так, будто там прошел Чингисхан или белый генерал Колчак во время Гражданской войны[222].

Из всех великих и ужасных событий, в которых команда участвовала более чем за тридцать лет, голод был тем, о чем члены команды говорили меньше всего, и в то время, и позже. Похоже, что никто из них палец о палец не ударил, чтобы помочь голодающим крестьянам. Даже в 1970-е годы этот вопрос был столь болезненным для Молотова, что когда симпатизирующий ему журналист стал цитировать критические высказывания о том, как Москва решала проблему голода, он стал кричать, что все это «говорят враги коммунизма! <…> Подавляющее большинство теперешних коммунистов пришли на готовое, и только давай все, чтобы у нас хорошо было все». В одной из следующих бесед он добавил, уже спокойнее: «Я понимаю крестьянских писателей: им жаль мужика. Но что поделаешь? Без жертв тут было не обойтись»[223]. Хрущев, который довольно подробно писал о голоде на Украине 1946–1947 годов, с которым ему пришлось непосредственно иметь дело, мало что рассказал о голоде 1933–1934 годов, когда он