собака. Шерсть на ней стояла дыбом, она ощерила зубы и истерично рычала, поджимая хвост. Затрещали ветки, и на поляне возникла фигурка в платке, резиновых сапогах и с рюкзаком за плечами.

– Эва как. Откуда? – недоуменно вопросил свидетель.

Это была девочка лет одиннадцати-двенадцати, которая, с опаской глядя на мужчин и собаку, принялась обходить поляну по краю.

Даниил уже без удивления увидел, что это, конечно же, она. Пусть оба глаза у нее были на месте, и даже заметно не косили, рыжие волосы не торчали, заутюженные под косынку, лишь густая челка прикрывает высокий лоб, – но легко узнаваемый нос торчит ноздрями наружу по-прежнему.

– Не подходите! – предупредила девочка. – Буду жаловаться детскому омбудсмену!

– Кому-кому? – ласково переспросил Счастливый.

Она прищурилась, как это обычно делают близорукие люди, ощерилась сотней зубов за блестящими брекетами, взревела: «О, здого́во!» – и, распахнув объятия, медведицей пошла на Счастливого. В одной руке у нее сверкало нечто острое.

Казалось, время остановилось, а в голове словно что-то взорвалось, перед глазами запрыгали рыжие шары, зеленый шарф, душа, впился в шею. Участковый взвыл, бросился на траву. Несчастный браконьер, проклиная дурную девку-грибника, пытался утихомирить бьющегося в припадке полицейского и переорать собаку, которая так лаяла и выла, как будто решила сломать себе челюсти.

…«Чем это занимался тут этот колдун хренов? – размышляла дознаватель Халтуро, аккуратно удаляя из телефона Счастливого сделанные им неправильные фотографии. – Судя по отсутствию штанов, ничем хорошим не занимался. И бензином воняет. Ну, пусть по пьяни головой в костер упал. Трава мокрая, жирная, следов не видать. Этот с собакой будет помалкивать в тряпочку, никуда не денется».

– Аня, с этим-то что делать? – спросил водитель, указывая на второе тело – впавшего в забытье участкового.

– Да ничего. Довезем до дому, водочки нальем – и оклемается, – описала она порядок действий.

Программа Анны оказалась вполне жизнеспособной, хотя и привела к месячному запою Счастливого.

Прошло еще полгода.

Жизнь играла новыми, свежими красками – точь-в-точь как у нормальных людей после Нового года. Тем более прошли праздничные застолья, народу кругом заметно поубавилось, равно как и поводов устроить попойку.

Даниил ощущал себя необычайно веселым и бодрым, его не тянуло ни на приключения, ни к спиртному. Он совершенно спокойно жил на кефире и минералке – это при условии, что не было повода психовать и если никто не настаивал.

Счастливый, по-прежнему красивый, чисто выбритый, аккуратный и в белоснежной рубашке, ни у кого не ассоциировался с алкоголиком. Поэтому, когда за общим столом он пытался отказаться от употребления спиртного, ссылаясь на то, что «нельзя», никакого понимания это не вызывало. Вызывало сплошные обиды, непонимание, а то и открытую агрессию. («Это ты-то алкоголик? Хорош гнать», «Что за понты, мил человек?», «Что, не пара мы тебе?», «Западло с коллегами?» и тому подобное.) Отдельная квартира ему по-прежнему не светила, а обитать в общаге и сознательно идти на конфликт с соседями может только полный идиот. Таковым Счастливый не был, пока по крайней мере.

Но вот отгремели праздники, все угомонились, тезис «завтра на работу» уже не воспринимался как неостроумная шутка. Можно было дать отдых психике и печени.

Поэтому, совершая обход одной из территорий – коттеджный поселок, точнее, несколько особо огороженных поместий, – Даниил был настроен благодушно и бодро. Утро выдалось ясное, солнечное, снег хрустел под ботинками, мороз прихватывал нос – полная идиллия, которую прервал хриплый вопль из-за ворот огромного дома и истошный вой не менее ста собак.

И, чуть погодя, последовал звонок дежурного:

– Олегыч, ты на обходе?

– Да.

– Где конкретно?

– В «Северной звезде».

– Заверни в дом номер три.

– А что там?

– Да уже есть кое-что.

Покойник безмятежно дрейфовал вверх спиной в уличной зоне своего собственного бассейна в своем собственном поместье, в клубах шикарного ароматного пара. Выяснилось, что Даниил знал его практически лично, как и весь электорат, по крайней мере люди, которые хотя бы раз голосовали или включали телик в прайм-тайм. Ну а интернет-пользователям, фигурально выражаясь, набила оскомину его поджарая задница с родимым пятном, до смешного напоминающим QR-код. Наблюдательность и логика подсказали Даниилу, что лично лицезреть сию достопримечательность ему не удастся: как раз на предполагаемом месте родимого пятна квадрат ткани шорт покойника был густо пропитан кровью.

Последней, кто видел покойника живым, была дама выдающихся достоинств, ног и эмоциональности. Она уже не рыдала, а, непрерывно икая, издавала вопли и задавала вопросы – в лучшем случае риторические, в худшем – двусмысленные:

– Как же так? За что же такое… Ведь на сколько вышла-то! Ведь на минутку вышла только… в сауну – и на́ тебе?!

Выходила она, судя по запаху и бутылкам, не на минутку и вряд ли в сауну. Хотя сауна присутствовала, равно как и турецкий хамам, и русская парная, и закрытое отделение бассейна, и дорожка на двадцать пять метров – целый банно-спортивный комплекс, совмещенный с аквапарком.

Вдоволь налюбовавшись банно-спортивным комплексом, Даниил заглянул в паспорт и, изучив два разворота, практически без удивления обнаружил, что «Семейное положение» осквернено парой штампов – о регистрации брака и о разводе, случившемся всего пару месяцев спустя, – а графы, где указывались дети, были испещрены пятью записями.

– Алименты платил он? – автоматически спросил участковый.

Дамочка немедленно пришла в себя и назидательно сообщила, что молодому человеку следовало бы знать, что ТАКИЕ люди содержат своих детей без всяких мещанских инструментов.

– Ах, да исчезни ты! – Это было выкрикнуто в окно за спиной Даниила.

– Я дослушать хочу! – возмутился знакомый бас, и Счастливый подскочил.

– Кто это? – шепотом спросил он, не желая оборачиваться.

– Да эта…

– Чокнутая из местных?

– Ну, типа того. Пришла, постучалась, спросила, нет ли работы, ну Дамир… Касимович ее и пристроил. Убирается, собак и павлинов кормит… Я кому сказала, брысь отсюда!

– А вы тут не командуйте! Много вас таких, – пробасили снова.

Счастливый, мысленно перекрестившись, повернулся. На него из-под знакомого лба и рыжей челки таращились не менее знакомые глаза – чуть раскосые, но далеко не монгольские. Зубы сияли ровные, белые, и нос уже послушно глядит ноздрями вниз.

– Ну, ладно, ладно, – приговаривая так, будто пытался о чем-то договориться с хорошо знакомым чертом, попятился Даниил. – Стало быть, в доме никого посторонних, кроме вас и… как детку зовут?

– Да Даня же! – взревела та возмущенно.

Даниил, вежливо извинившись, вышел из дому, проглотил сразу несколько таблеток седативного препарата, сделал несколько глубоких вдохов, опустился на корточки, зажал уши и принялся раскачиваться. Свидетельница, притихнув, наблюдала из окна, как полоумная Даня гладит его по голове и что-то втолковывает ему убедительным баском.

Успокоенный до состояния овоща,