– Полагаю, вопрос о желании можно считать снятым. – Крячко косо взглянул на друга.

– Ну, извините, – буркнул Лев Иванович, думая, что при таком раскладе не стоит рисковать и спрашивать что бы то ни было в лоб. – Давайте поговорим, только, если не возражаете, начистоту.

– Слушаю, – глухо пригласил Счастливый-старший, закрывая лицо рукой.

– Кто такая Зоя Вестерман?

– Вестегман… Вестегман… – Он отнял руку, потер подбородок. – Знакомая фамилия. И кто это? – переспросил пан Ректор как бы равнодушно.

Лев Иванович встал, резко отодвинув стул:

– Станислав Васильевич, я полагаю, на этом можно попрощаться и удалиться.

– Согласен, – кивнул Крячко, делая шаг в сторону двери.

– Стойте, – велел пан Ректор. – Я гасскажу, но гассчитываю на вашу погядочность. Я не в тех летах, чтобы бояться кончины, но вот позог… не пегенести мне.

– Как уже было сказано, это не допрос, а опрос, и все, что вы скажете, останется между нами. Как мадам Вестерман связана с вами и вашим сыном? Прошу.

– Она методист Данилушкиного кугса, его одногуппница. Они… ну, в общем, Данечка с ней тайком путался. Чего она там себе навыдумывала – не знаю, но когда он объявил, что все кончено, она попыталась покончить с собой. Хотела повеситься. И выбгала для этого дачу, полученную еще моим отцом от Академии наук…

– «Попыталась» – я это понимаю в том ключе, что «неудачно»? – уточнил Гуров, постукивая пальцами по столешнице.

– Я сам… вытащил ее из петли.

«Что за заминка?» – удивился Станислав и спросил:

– Хорошо, и что же дальше?

– Она осталась жива, взяла академ, потом получила-таки диплом. Далее всплыла уже как защитница пгав мам-одиночек и их детей. Кстати, по ее заявлению Европейский суд по правам человека обязал нашу стгану платить компенсации за то, что она не пгинимает мег для по-настоящему действенного пгесечения газмножения лиц, злостно уклоняющихся от уплаты алиментов. Случился скандал, ее фонд был ликвидигован, сама она чуть не заггемела за экстгемизм. Потом заявилась ко мне…

– Угрожала? – уточнил Крячко.

Пан Ректор кивнул:

– Был велик соблазн пгидушить когыстную ведьму своими гуками, но, на свое и мое счастье, она согласилась возглавить гайотдел пгиставов в Подмосковье.

– В городе Т.? – быстро спросил Крячко.

– Да.

– Почему именно Т.? – задал вопрос Гуров.

– Она оттуда годом.

– Почему было принято решение отправить Даниила именно туда?

– Там находится… ну, лечебное заведение, в котогом он наблюдался.

– И откуда пропал? – спросил Крячко, глянув на Гурова.

– Да.

«А сейчас никакой заминки, – отметил про себя Крячко. – Неужели в самом деле ничего не знает?»

Вслух же спросил:

– Кто и каким образом сообщил вам о пропаже сына?

– Пегестали поступать счета. Договог был заключен по модели абонемента. Я вносил плату, что позволяло обгащаться за помощью неограниченное число газ в течение года.

– То есть вы с сыном не общались. Вообще не созванивались?

– Я же с самого начала сказал, что нет.

«И снова тормозок, – отметил Крячко. – Мизерная заминочка. Стареет. Врет уже не так мастерски. Не мог мальчишка не общаться с ним, по словам Лили, он был очень привязан к отцу».

«Ты, старый пес, говоришь, не созванивались, стало быть, писал он тебе или иным способом общался, надеясь на ответ, – с уверенностью подумал Гуров. – Но как это доказать? Провести выемку? Нет, депеши пропадут окончательно. Это ведь не электронные письма, не восстановишь… Сообщения от Даниила, в любой форме. Они где-то должны быть».

– Еще что-нибудь желаете узнать? – спросил пан Ректор, потирая глаза.

– Ну, я бы задал еще один вопрос… – начал Лев Иванович, но Станислав поднял руку:

– Позволь, я.

Гуров, подавляя неуместную усмешку, кивнул. Крячко, размяв пальцы, сложил их домиком и начал говорить:

– Олег Емельянович, обращаясь к нам якобы за помощью в розыске, вы с самого начала знали имя человека, который мог испытывать к вашему сыну личную неприязнь. И, как вы сами прекрасно понимаете, должен был быть в первую очередь проверен на причастность к исчезновению вашего сына. Теперь вопрос: почему, будучи заинтересованы, как вы утверждаете, в поисках сына, вы не до конца с нами откровенны?

К сожалению, перед сыщиками восседал не простой и даже не отпетый уголовник, а человек, который треть жизни положил на расследование преступлений и еще столько же – на то, чтобы обучать этому других.

Пан Ректор нимало не смутился. Напротив, ответил тотчас, плавно, по-лекторски, модулируя голосом и постукивая для убедительности костяшками пальцев по набалдашнику трости:

– Мой сын, несмотгя ни на что, всегда был хогошо физически газвит и в целом вполне остогожен. Помимо Вестегман – к слову, весьма хгупкой, болезненной особы, имеющей официальную инвалидность по диабету, – к нему мог испытывать непгиязнь любой из студентов, получивших неуд, и таковых было немало. Я не знаю также лиц, с коими он имел дело по долгу службы уже в качестве полицейского и котогые тоже вполне могли быть пгичастны к этому делу. Что до вашего замечания, то я считаю своим долгом сообщить…

– Остановитесь на этом, прошу вас, – горячо попросил Гуров, подняв ладонь. – Не надо никому ничего пока сообщать, пока я сам не сообщу вам кое-что, о чем вы, судя по всему, не осведомлены. Намеренно или случайно – этого я не знаю.

– О чем же я не осведомлен? – с насмешкой спросил старик.

Станислав, сделав знак коллеге, вышел, убедился в том, что медсестра находится в непосредственной близости и имеет при себе внушительный, укомплектованный медикаментами ящик.

Вернувшись, он кивнул. Тогда Лев Иванович продолжил:

– О том, что ваш сын в самом деле пропал из лечебницы «Вектора Возрождения» при пожаре. В списках выживших пациентов, представленных в МЧС, его фамилии нет.

То ли пан Ректор оказался сильнее, чем предполагалось, то ли действовало лекарство, принятое в начале разговора, но ничего ужасного не произошло. Он лишь со свистом втянул воздух, обхватил голову руками и сидел некоторое время так, сцепив пальцы на затылке. Что это было – крайнее ли проявление отцовского горя или он просто думал, – определить было нельзя. Однако, когда Счастливый наконец принял вертикальное положение, смотреть на него было откровенно страшно.

– Доказательства, – прошелестел он.

Изучив документы, полученные от пожарных, Ректор окончательно сник и оплыл, как догоревшая свеча. С большим трудом поднявшись из кресла, он проковылял к плотно занавешенному окну и долго смотрел в упор на жалюзи. Было слышно лишь, как он приговаривает, как бы споря сам с собой: «Как же тогда ключница? Ключница, что ключница… консегвация, хганение… сегьезно обгаботан матегиал, дата изготовления неизвестна, установить невозможно…»

– Олег Емельянович, – осторожно позвал Крячко, потихоньку подбираясь к пану Ректору ближе. – Давайте все-таки присядем.

– Давайте, – вяло отозвался старик, позволил