стали бы вы говорить на латыни? Вряд ли, – сказал я. – Мы все еще пользуемся некоторыми словами из кикуйю, как итальянцы – латинскими.

Она молчала мгновение. Потом пожала плечами:

– Ну я хотя бы подтяну суахили.

– Мне удивительно, что вы отказались от всех прелестей жизни в Америке и прибыли на Кириньягу, – заметил я, внимательно ее рассматривая.

– Я долгие годы хотела этого, – сказала она, – уговаривать пришлось Тома, а не меня. – Она помолчала. – Между прочим, я избавилась почти от всех, как вы сказали, прелестей, когда покинула Америку и переехала в Кению.

– Даже в Кении есть определенные удобства, – заметил я. – У нас же нет электричества, водоснабжения, и…

– Мы везде, где могли, жили в палатках, – вмешалась она. Я успел положить руку на плечо Ндеми, прежде чем тот пристыдил ее тем, что она перебивает мундумугу. – Я привыкла без этого обходиться.

– Но у вас всегда оставался дом, куда вы могли вернуться.

Она посмотрела на меня с удивленной усмешкой.

– Вы что, меня отсюда выгоняете?

– Нет, – ответил я. – Я просто хочу заметить, что ваше решение не является необратимым. Любому члену нашего общества, который посчитает себя несчастным и пожелает покинуть планету, надо просто проинформировать службу Техподдержки об этом. Через час корабль прибудет в космопорт.

– Это не про нас, – возразила она. – Мы тут на длинном поводке.

– На длинном поводке? – переспросил я.

– Она хотела сказать, что мы тут остаемся, – улыбнулся Нкобе и обнял жену за плечи.

Горячий ветер поднимал вокруг нас пылевые вихри.

– Думаю, что мне стоит проводить вас в деревню, – сказал я, прикрыв рукой глаза. – Вы, несомненно, устали и хотите отдохнуть.

– Нисколько, – возразила Ванда Нкобе. – Дивный новый мир! Я хочу осмотреться. – Взгляд ее упал на Ндеми, пристально наблюдавшим за ней. – Что-то не так? – спросила она.

– Вы такая сильная и крепкая, – сказал Ндеми одобрительно. – Это хорошо. Вы сможете выносить много детей.

– Ну уж нет, – сказала она, – если в Кении чего-то и слишком много, так это детей.

– Это не Кения, – сказал Ндеми.

– Я найду другие способы пригодиться обществу.

Ндеми некоторое время изучал ее.

– Что ж, – заключил он, – мне кажется, что у вас получится собирать хворост.

– Я так рада вашему одобрению! – ответила она.

– Но вам понадобится новое имя, – продолжил Ндеми, – ведь Ванда – имя европейское.

– Это же только имя, – сказал я. – Изменив его, она не сделается кикуйю.

– Но я не против, – сказала Ванда. – Я начинаю новую жизнь и должна обзавестись новым именем.

Я пожал плечами.

– Какое имя вы себе выберете?

Она посмотрела на Ндеми.

– Ты выбирай, – сказала она.

– Сестра моей матери, которая умерла родами в прошлом году, – ответил Ндеми, задумчиво нахмурив брови, – носила имя Мванге. В деревне больше никого нет с таким именем.

– Пусть будет Мванге, – согласилась она. – Мванге ва Ндеми.

– Я же не отец вам, – удивился Ндеми.

– Ты – отец моего нового имени, – сказала она с улыбкой.

Ндеми горделиво выпятил грудь.

– Ну что ж, теперь, когда с этим разобрались, – сказал Нкобе, – что делать с нашим багажом?

– Он вам не нужен, – сказал я.

– Нет, нужен, – сказала Мванге.

– Вам же сказали ничего не брать с собой из Кении.

– Я привезла с собой несколько кикои, которые сделала сама, – запротестовала она. – Это допустимо. Я же буду сама ткать ткань и делать себе одежду на Кириньяге.

Я обдумал ее объяснение и кивнул в знак согласия:

– Хорошо. Я пошлю одного из деревенских мальчишек донести ваши сумки.

– Они не тяжелые, – сказал Нкобе, – я мог бы донести их и сам.

– Мужчины кикуйю, – возразил Ндеми, – не носят сумки.

– А как насчет женщин кикуйю? – спросила Мванге, явно не желая оставлять багаж.

– Они собирают хворост и зерно, а не таскают сумки с одеждой, – ответил Ндеми. – Это, – он с отвращением ткнул пальцем в две сумки, – для детей.

– Ну что ж, тогда идем, – сказала Мванге. – Детей-то нет.

Ндеми весь аж засиял и гордо пошел вперед.

– Позвольте Ндеми идти первым, – сказал я. – У него молодые и зоркие глаза, он увидит в высокой траве гиену или змею.

– А здесь есть ядовитые змеи? – спросил Нкобе.

– Немного, но есть.

– Почему вы не истребили их?

– Потому что здесь не Кения, – сказал я.

Я шел сразу за Ндеми, а Нкобе с Мванге следовали за нами, обсуждая между собой ландшафт и животных. Примерно через полмили нам на пути попался самец импалы.

– Какой красавец! – вскричала Мванге. – Смотрите, какие рога!

– Жаль, что у меня нет с собой камеры, – сказал Нкобе.

– На Кириньяге камеры запрещены, – ответил я.

– Я знаю, – сказал он, – но, честно говоря, не вижу, каким образом что-нибудь настолько простое, как моя камера, могло бы разлагающе повлиять на ваше общество.

– Для камеры нужна пленка и фабрика, на которой будут производить камеры и пленку. Чтобы изготовить пленку, нужны химические вещества и места, куда можно было бы сливать отходы. Чтобы отпечатать снимки, нужна фотобумага, а у нас и для костра-то хвороста едва хватает, – сказал я. – Кириньяга дает нам все, в чем мы нуждаемся. Поэтому мы и пришли сюда.

– Кириньяга давала вам все, в чем вы нуждались, – поправила Мванге. – Это не совсем одно и то же.

Ндеми остановился и обернулся.

– Это ваш первый день здесь, и ваше невежество простительно, – пояснил он. – Однако впредь знайте, что манамуки не дозволено спорить с мундумугу.

– Манамуки? – спросила она. – Что такое манамуки?

– Вы, – сказал Ндеми.

– Я уже слышал это слово, – сказал Нкобе, – и думал, что им обозначается жена.

– Вы ошибались, – сказал я, – манамуки – это женская особь.

– В смысле, женщина? – спросила Мванге.

Я покачал головой.

– Женское существо в чьей-то собственности, – сказал я. – Женщина. Корова. Свинья. Собака. Овца.

– Ндеми думает, что я в чьей-то собственности?

– Вы – манамуки Нкобе, – сказал Ндеми.

Она мгновение размышляла, потом беззаботно пожала плечами.

– Экая фигня, – сказала она по-английски. – Если Ванда – только имя, манамуки – всего лишь слово. С этим я могу жить.

– Надеюсь, – сказал я на суахили, – потому что вам придется.

Она обернулась ко мне.

– Я знаю, что мы первые иммигранты на Кириньяге и что вы в нас сомневаетесь, но я всегда стремилась к такой жизни. Я собираюсь стать лучшей манамуки, какую вы, черт подери, только видели.

– Надеюсь, – ответил я.

Ветер по-прежнему дул с запада.

* * *

Я представил Нкобе и Мванге их новым соседям, показал им их шамба для выращивания пищи, передал шесть коров и десять коз и посоветовал запирать скот в бома на ночь, чтобы до него не добрались гиены, рассказал, как ходить к реке за водой, и оставил у входа в хижину. Мванге искренне восхищалась всем вокруг, и вскоре она уже завела оживленный разговор с женщиной, которая, проходя мимо, остановилась посмотреть на ее странное одеяние.

– Она очень красивая, – прокомментировал Ндеми, пока мы шли по полям, обновляя заклинания на пугалах. – Наверное, ты неверно прочел предзнаменования.

– Возможно, – сказал я.

– Но ты так не думаешь, – он посмотрел на меня.

– Нет.

– А мне она нравится, – сказал он.

– Твое право.

– А тебе – нет?

Я поразмышлял над ответом.

– Нет, – сказал я наконец, – я ее боюсь.

– Она ведь всего лишь манамуки! –