Шрифт:
Закладка:
– Участковый вернется, посмотрим схему дома и решим, с какой стороны лучше проникнуть на дачу. Отсюда и будем плясать. Отвлекающий маневр поручим участковому. Его почти наверняка знают в лицо, и его визит не должен вызвать подозрений. В любом случае на несколько секунд он их отвлечет, – сказал Бородин. – Исходить будем из того, что диверсантов трое. Одна из них девушка. Хотя, как показывает практика, именно она и может оказаться самой опасной. А пока ждем, – подвел итог Бородин.
Подмосковные Химки, 11 час. 45 мин., 27 апреля 1945 года
– Что-то этот наш подозреваемый совсем не похож на диверсанта, хилый какой-то, – задумчиво произнес Барабоха, заботливо протирая оптический прицел своей винтовки белоснежной ветошью.
– Ну ты даешь, – хохотнул Вишня, – ты на внешность не смотри – она обманчива. Вот помню, в июле сорок второго, после сдачи немцам Новочеркасска, наши войска отступали донскими степями. Там по степям бродили одиночки и целые группы вооруженных людей, порой без формы и вообще каких-либо документов. Все они не представляли себе куда идти, кого искать, где находятся наши, а где немцы. Короче, был полный бардак. Порой встречались какие-то совсем уж одичалые группы солдат, заросшие, в рваном обмундировании. Все они как один почему-то говорили, что идут в Элисту. Наше командование не имело с этими группами никакой связи, а точнее говоря, просто не знало об их существовании. Вот мы и занимались тем, что направляли всех этих людей в пункты сосредоточения войск. Однажды мы задержали одинокого высокого человека, пожилого, очень интеллигентного вида, с окладистой такой седой бородой, одетого в деревенские заплатанные во многих местах штаны, крестьянскую льняную рубаху да лапти. Через плечо он нес длинную нестроганую деревянную палку, на которой висел на веревке глиняный горшок с водой. Этакий Лев Толстой наших дней. Сходство с великим русским писателем было просто потрясающее. Спрашиваем его: «Кто такой?» Отвечает: «Я такой-то, – не помню уже его имени. – Командир такой-то стрелковой дивизии», – и называет номер. Дивизия эта действительно была разбита в степях под Ростовом, личный состав почти весь погиб. «А где личный состав?» – спрашиваю я. А он отвечает, спокойненько так: «А разбежались кто куда». А Ростов-то наши оставили еще в ноябре сорок первого! Уже семь месяцев прошло! Спрашиваю его: «Как вы можете доказать, что являетесь командиром дивизии? Какие-нибудь документы предъявить можете?» Старик тяжело вздохнул, сел прямо на пыльную землю и стал стягивать лапоть. И достал из-под стельки удостоверение личности, партбилет и звезду Героя Советского Союза!
– А вы что же? – спросил Барабоха.
– А ничего! У нас тогда просто не было времени заниматься его проверкой. Дали ему карту, показали куда идти, ну отсыпали, конечно, немного еды и сказали, чтобы он шел в направлении Сталинграда. Вот так-то. А ты говоришь, не похож!
Берлин, штаб-квартира абвера, апрель 1945 года
– Господин генерал, вам шифровка от «Хельги».
– Читай.
– «Хельга – Марвину. Задание частично выполнено. Объект захвачен. Ждем подтверждения места и времени эвакуации».
– Передайте «Хельге». Место и время прибытия средства эвакуации сообщим ей дополнительно. А также передайте ей мои поздравления. Сообщите ей о награждении ее Железным крестом II класса.
Белоруссия, июль 1941 года
Летчик-лейтенант, которого звали Павел, как вспомнила девушка, отвел ее на лесной пруд, где она, бросая стеснительные взгляды на деликатно отвернувшегося в сторону лейтенанта, быстро искупалась, потом с аппетитом и в один присест смолотила большую банку немецкой тушенки, предложенную ей лейтенантом, и до отвала напилась горячего сладкого чая опять-таки из немецкого летного термоса. Пока она ела, Павел рассказал, как они наблюдали из леса за воздушным боем, в котором наши сбили пять немецких истребителей.
– То есть четыре, – быстро поправился он и, глядя на Веру, покраснел.
– А я, когда падала, увидела несколько немецких мотоциклов с колясками. Думала – это конец.
– Так это как раз наша разведка на трофейных мотоциклах возвращалась и увидела падающий «мессер». Думали, немецкого летуна возьмем, а это ты оказалась. Где ты «мессер»-то этот взяла?
– Нашла на дороге под Барановичами. В общем, это долгая история. Потом расскажу как-нибудь. Сейчас меня беспокоит то, что особист ваш косо на меня смотрит, чувствую, не отвяжется.
– У него служба такая, а вообще он мировой мужик. Напишешь ему, как дело было, и все. Сама понимаешь, ты на немецком самолете, без документов. Да еще командировочные эти твои липовые…
– Да я сама все понимаю. Спасибо тебе, что подтвердил мою личность. Что у вас в полку случилось? Я видела самолет папы. Он даже взлететь не успел.
– Немцы, сволочи, еще двадцать первого ночью диверсантов высадили на планерах. Сели по-тихому в темноте на соседнее поле. Часовых сняли и слили почти со всех самолетов топливо. Только несколько «ишаков[40]» остались заправленными, и то потому, что стояли почти вплотную к штабу. Но это еще полбеды. Летчиков наших из первой эскадрильи почти всех перебили в Еремичах. Наши на танцы туда в субботу вечером поехали. Около двенадцати ночи возвращались на нашей полуторке, их диверсанты и встретили. Из дивизии «Бранденбург-800». Мы потом взяли двоих. Те еще волки. В куртках таких чудных с цветными разводами, все лбы под два метра ростом, как на подбор. Стреляют и ножи бросают – позавидуешь. Одним словом – асы своего дела. Натаскали их немцы, конечно, хорошо, ничего не скажешь.
– А что с мамой, не знаешь? – голос девушки дрогнул.
– С ней должно быть все в порядке. Еще двадцатого июня мы всех жен офицеров вместе с детьми отправили в Борисов. Я сам их на вокзал провожал.
– Двадцать шестого июня я по направлению райкома комсомола с утра уехала под Звенигород строить линию обороны. Ее еще не было.
– Ты, главное, не волнуйся. Сама же знаешь, что поезда с гражданскими пропускают в последнюю очередь. Наверное, застряла где-нибудь по пути в Москву.
– Я слышала, завтра к нашим пробиваться будем?
– Да. Очень нам карта немецкого летчика помогла, которую ты в самолете нашла. Там линия фронта обозначена. Далеко они, конечно, продвинулись. Считай,
