— Раны заживают! — воскликнул чертёнок. И действительно, раны на теле стремительно затягивались. Вслед за ранами начала восстанавливаться и куртка! Лохмотья соединялись друг с другом и места соединений тут же исчезали, как будто их и не было!

Правда, пятна грязи остались на своих местах, а заляпанное лицо лучше выглядеть не стало.

Мужчина выпустил мою руку и сел. Секунду он молча смотрел на меня, а потом расплылся в улыбке.

— О, так ты мне не приснилась, конфетка! Хвала небесам! Я уж думал, ко мне спустилась прекрасная богиня, чтобы забрать с собой в лучший мир… Как тебя зовут, моя прелесть?

Я онемела от неожиданности. Рокши заржал.

— И ничего смешного, — наставительно погрозил ему пальцем незнакомец.

— Ты меня видишь? — опешил чертёнок.

— Понятное дело, — отмахнулся тот и снова повернулся ко мне. — Так я могу рассчитывать на поцелуй, который окончательно вернёт меня к жизни?

— Слышишь ты, ловелас немытый… — начала медленно заводиться я, но закончить не успела.

Мужчина легко вскочил на ноги (как будто и не собирался тут скопытиться минуту назад) и принялся кружить по лавке, приговаривая:

— Рад тебя видеть, дряхлое ты корыто! Шучу-шучу! Чудесно выглядишь, старушка! А хозяюшка у тебя какая аппетитная! И с характером! Всё, как я люблю! Сообразишь мне какой-нибудь еды? Умираю с голоду…

У нас с Рокши отпали челюсти. Неужели лавка не накажет наглеца?

В этот момент в углу вновь возник камин и столик, на котором стоял заставленный аппетитно дымящимися чашками поднос!

— О! Ты знаешь, чем меня порадовать! — Он присел на стул и с наслаждением втянул запах. — В прошлый раз едва на кашу расщедрилась, а сейчас такие изыски… Неужто соскучилась, вредная ты избёнка?

После этих слов, по моим расчётам, ему на голову должно было свалиться что-нибудь большое и массивное, но нет. Наоборот, рядом с подносом возник небольшой тазик с водой и полотенце.

— Точно, руки надо помыть! — снизошло на него озарение. — Ты не подумай, конфетка, я — очень чистоплотный! Да и вообще жених завидный!

Он хмыкнул, аккуратно сполоснул руки, проигнорировав при этом куда более грязное лицо (я уж молчу про одежду, густо покрытую подсыхающими пятнами болотного цвета), после чего, полностью удовлетворённый, жадно накинулся на еду.

— Что тут происходит? — отмер чертёнок.

— Понятия не имею… — пробормотала я.

— Пришоединяйтесь, — предложил нахал, не переставая жевать. Крошки брызнули у него изо рта. — Не хотите? Ошень жря…

Пока он уписывал предложенный лавкой обед за обе щеки, мы с чертёнком постепенно пришли в себя и начали перешёптываться, обсуждая сложившуюся ситуацию.

— Мне он не нравится, — сообщил Рокши.

— Мне тоже… бабник какой-то…

— Однозначно! Я-то уж в грешниках разбираюсь. А у этого всё на лице написано…

— Но лавка его вышвыривать не торопится и даже кормит. Почему?

— Что-то нечисто тут! Знаешь, Злата…

— Так тебя Злата зовут! — раздался восторженный голос из угла. — Какое красивое имя! А меня Эйз!

— Он что, нас слышал всё это время? — ещё тише уточнил бес. Я пожала плечами. Это ж насколько острый слух надо иметь, учитывая, что Рокши сидел у меня на плече возле уха, а я и то слышала его с некоторым трудом?

— Отчётливо, — подтвердил довольный Эйз (ну и имечко! Хоть не Фертюн, и на том спасибо). — И никакой я не бабник, конфетка. С чего такие выводы?

— Во-первых, не называй меня конфеткой, — прорычала я. — Во-вторых, мы даже не знакомы! А ты уже заигрывать начал! Ну и кто ты после этого?

— Ты что, о любви с первого взгляда не слышала? — искренне поразился он. — Конечно, после неё, бывает, человек скажет пару слов и всё, любви как ни бывало! Но это однозначно не наш случай. Твой острый язычок невероятно меня заводит!

— Может, лавка его розовым порошком незаметно посыпала? — подсказал Рокши. — Или та верёвка как-то не так сработала?

— Не наговаривай, рогатый, — снова вмешался тот, которого не спрашивали. — Я в трезвом уме! Никакие артефакты на меня сейчас не воздействуют, гарантирую.

— Он меня красоткой назвал ещё до того, как верёвка свалилась с полки, — припомнила я. — Правда, в тот момент это походило на бред умирающего.

Эйз весело фыркнул и снова принялся за еду, не переставая с явным удовольствием поглядывать на меня. Это почему-то ужасно раздражало.

Я никак не могла его раскусить. Что он за персонаж такой?

Всерьёз он говорит или насмехается?

Знавала я таких людей, которые будто играют с другими, намеренно производя ложное впечатление.

В любом случае, оба этих типажа — бабник и насмешник — всегда вызывали у меня глухое раздражение и желание держаться подальше.

Что связывает лавку с этим типом? Почему она так охотно помогла мне его спасти, а теперь не торопится от него избавляться? Может, он ей для чего-то понадобился? Может, она нас свести решила?! И в тот мир специально переместилась?! Хотя зачем ей это? Если я правильно понимаю, влюблённость прошлой хозяйки кончилась плохо для лавки. Да и влюбиться в подобного типа попросту невозможно. Вот уж кто точно не похож на рокового героя, от которого при первом взгляде дух захватывает.

Этого же при первом взгляде мне захотелось спасти, при втором отмыть, а когда рот открыл — убить с особой жестокостью.

Пока я размышляла, чертёнок не переставал тихо и уютно ворчать мне в ухо:

— А всё ты! Спасти ей понадобилось! Может, демоны не зря на него напали! Может, он их тоже достал, и они решили сделать благое дело — избавить мир от болтуна…

— Кхм, — прокашлялась я, пытаясь справиться с эмоциями. — Так кто вы такой всё-таки? И откуда знаете лавку?

— На «ты», конфетка, только на «ты», — проглотив прожёванное, отозвался Эйз. И демонстративно замолчал, глядя на меня своими наглыми голубыми глазами. Я поняла, что пока не перейду на «ты», на вопросы он отвечать не будет. Дрессировкой решил заняться? Ну как хочешь, гад. Действительно, чего это я перед ним тут расшаркиваюсь?

— Слышишь ты, отрыжка демона, просвети, будь добр, кого это такого улыбчивого к нам в гости занесло? И почему лавка переводит на тебя продукты, вместо того чтобы уронить тяжёлую вазу на тот склизкий кусок грязи, который ты незаслуженно именуешь головой?

Чертёнок аж закашлялся от такого перехода. А этот гад и глазом не моргнул. Даже, наоборот, будто обрадовался. Теперь его буквально распирало от веселья.