пожалел. Пусть тело и обмотали простынёй, но по кровавым разводам и форме можно было безошибочно угадать, что это.

– Расскажите, пожалуйста, что случилось. Я очень хочу понять, – попросил я Анну Николаевну. – И помочь.

– Да чем тут поможешь, Мишенька? – вздохнула она. – Местные в Великолесье верят, что в Великом лесу обитает Хозяин леса – древний могущественный дух, что защищает всю округу. И много лет прямо в лесу жили отшельницы, то ли волхвы, то ли просто знахарки, звавшиеся лесными ведьмами. Деревенские к ним особенно старались не лезть, но уважали, даже боялись. Те, в свою очередь, никого не трогали. Их дом, их колыбель и могила – лес. Среди деревенских им не место. И наоборот.

А потом появился граф, и всё изменилось.

Лесным ведьмам граф не понравился. Он вырубал деревья, охотился, строил плотины – он нарушил весь старый порядок. Но ведьмы пытались вроде бы даже договориться.

Пока однажды почти двадцать из них не погибло.

– Слава мой пытался графа остановить, – прошептала так тихо, точно боялась оказаться подслушанной в собственном доме, Анна Николаевна. – Он у меня тогда совсем молодой был, горячий. А граф… у него везде связи. Он таких людей знает… Слава мне так и не сказал, что по-настоящему той ночью произошло. Мне известно то же, что и всем: девушек сожгли живьём, а других, деревенских… Да-да, деревенские там тоже почему-то были, не знаю почему. Их, ох, зарезали. Вроде как жертва. По языческому обычаю. Уж не знаю, не разбираюсь и не хочу разбираться в этом. А выдали всё это за колдовство. Но на самом деле Ферзен просто хотел запугать всех: и лесных ведьм, и деревенских. Ведьмы поняли, на что способен граф, а кметы… они народ простой, суеверный. Колдовства боятся. Раньше не лезли, потому что уважали, но страх… он пересиливает всё. Страх отупляет, озлобляет. Вот и народ озлобился. Об этом уже не принято говорить, но после того случая ещё много девочек невинных погибло: и тех, кто из леса, и простых. Пока Лесная Княжна не осталась совсем одна. Она дитятком ещё была несмышлёным… мы пытались её уберечь как могли.

– Значит, граф просто казнил всех ведьм и переложил вину на вашего сына? Но почему вы не попытались доказать правду?

– Мишенька, моего Славу едва на каторгу не отправили. Казнить грозились. Мы… Мы, Стрельцовы, раньше почти всем Великолесьем владели. Только когда Славу в темницу бросили, я пошла к графу и почти всё на него переписала, лишь бы отпустили моего сына. Если бы граф попросил, я бы и Камушек отдала. Всё что угодно, только бы спасти кровиночку родную.

Я невольно вспомнил про свою мать. Что бы она могла сделать ради меня? Пожертвовала бы Волчьим логом?

Перед самым прощанием я спросил:

– А эти лесные ведьмы… они же не настоящие ведьмы были?

– Почему же?

– Колдовства и всякой там магии не бывает.

– В наших краях, Мишенька, чего только не бывает.

Честное слово, в этот миг ветер особо язвительно завыл в трубу.

– Разве вы не видели сегодня Лесную Княжну? Она пришла спасти нас.

– Кто она такая?

Но тут старушенька снова заупрямилась, притворилась глухой, уставшей и очень расстроенной.

Когда совсем рассвело, за мной приехал кучер из Курганово. У него с людьми Стрельцовых получилось поставить сани.

Перед прощанием я крепко обнял и Николая, и Анну Николаевну.

– А что с Лесной Княжной всё-таки? Она на самом деле существует? – снова спросил я.

Старушенька только чмокнула меня в щёку и осенила священным знамением трясущейся рукой.

– Не стоит о ней больше, Мишенька. Вам вообще не стоит в это больше лезть. Уезжайте, Лаодикой заклинаю.

Я готов поверить, что у меня от недосыпа начинаются видения и всевозможные hallucinatio, бред то есть.

Густав Карлович успокоил, что уши не отморожены и скоро станет лучше. Но спать на боку больно.

Я пытался расспросить Клару об этой Лесной Княжне, но она не в настроении и отправила меня к графине.

Вечером в оранжерее всё выглядело совсем иным. Густые тени растений окутывали со всех сторон, и только огонёк свечи разгонял сумрак. Было душно, влажно, даже жарко.

Среди тёмной листвы брезжил свет.

Настасья Васильевна, окружённая расставленными канделябрами с горящими свечами, собирала цветы. Пахло тяжело, слишком сладко на мой вкус.

– О, Мишель, – она махнула мне рукой в перчатке, – идите сюда. Я только что подумала о вас.

Мне лестно слышать, что она вообще хотя бы иногда обо мне вспоминает.

Пусть на улице поздняя осень граничила с наступающей зимой, в оранжерее по-прежнему пышно цвели цветы. Меня это удивляет. Плохо разбираюсь в ботанике, но даже в закрытом помещении растения не могут цвести круглый год, а сад графа пышен, точно в середине лета.

– У доктора есть свои хитрости, – улыбнулась Настасья Васильевна. – Не спрашивайте, как он это делает. Сама не понимаю, но результат налицо. Видите эти милые скромные цветы на кустарнике? В горах они цветут только ранней весной. Я подумала о вас, потому что они называются волчеягодник.

Ну конечно. Я же из Волчьего лога.

Цветы показались скромными, невзрачными на вид. Надеюсь, этим они обо мне не напоминали.

– А ещё они ядовиты. Вызывают головные боли, а могут и вовсе убить.

Некоторое время она смотрела на меня с предвкушением, но я так и не понял, какой реакции она ждала.

– Вы кажетесь совсем простодушным, мой дорогой князь.

– Я такой и есть.

– Но в вас течёт волчья кровь. Князья Белорецкие были хозяевами Волчьего лога много веков. Забавно, не правда ли, как потомки тиранов и деспотов, что когда-то утопили землю в крови, борясь за власть и богатство, в наше время все стали нежными, деликатными?.. Граф не такой. Но и его род, пусть и древнего происхождения, в Ратиславии не имеет никакого веса. Александру Николаевичу пришлось всего добиваться самому. Им нельзя не восхищаться, не находите? Всё это – всё, – она развела руки, взмахивая срезанными цветами, – его заслуга. Удивительный человек. Невероятной силы.

– Вы считаете, на человека так сильно влияет его происхождение?

– Конечно. Разве можно недооценивать силу крови?

– Что же, по-вашему, простые люди не обладают силой? Например, доктор Остерман…

– А такие люди, как доктор Остерман, чтобы выбраться с тех низов, куда они попали по праву рождения, теперь и сами перегрызут любому горло. Вы не боитесь его?

– Доктора? Что за нелепость. Конечно, не боюсь. Он душевный…

– Он выращивает цветы, что отравляют разум и кровь… Посмотрите. – Она взяла большие серебряные ножницы и подошла к соседней кадке. – Это розовый лавр. Такой красивый, не правда ли?

По её интонации сразу стоило догадаться, что розовый лавр не менее, а то и более ядовит, чем волчеягодник.

– О да, – обрадовалась Настасья Васильевна. – Крайне ядовит. Этот цветок обожают в Дузукалане. Там его называют «прощальным поцелуем» и часто используют, чтобы расправляться с врагами.

– Зачем доктору столь опасные растения?

– В небольших дозах они могут быть не опасны и, напротив, помочь с лечением. Главное использовать всё разумно. Это касается всего.

– Что?

– Разумное использование. Даже любовь – это волшебное, воспеваемое поэтами чувство – может оказаться смертельна.

Она отрезала стебель и поднесла цветок к лицу, вдохнула.

– М-м-м, что за аромат. Понюхайте, Мишель…

Я хотел отказаться. От всех цветов в оранжерее мне становится дурно, но отказать Настасье Васильевне не так уж просто, особенно когда она так испытующе смотрит в глаза.

– Нравится? – Голос у неё мягкий, точно бархат.

Признаться, что меня подташнивает от этих цветов, я не решился, опасаясь её оскорбить, и только кивнул.

Цветок завис между нами так, что поверх него я мог рассмотреть её тёмные пугающие глаза, когда вдруг на розовые лепестки опустилась чёрная бабочка. Я замер, не смея пошевелиться, чтобы не спугнуть.

– Вот за что я люблю это место, – хриплым голосом сказала Настасья Васильевна. – Здесь всегда лето. Всегда жизнь.

Медленно она отвела стебель в сторону, и бабочка упорхнула.

– Клара передала мне, что вы мечтаете услышать сказку о Лесной Княжне, – не оборачиваясь, сказала Настасья Васильевна.

– Да. Клара сказала, у вас лучше получится передать все детали.

– Ох уж эта Клара…

Если честно, я так и не понял, чем были вызваны те слова и что они означали, поэтому растерялся и пробормотал:

– Она такая…