ему, Александер чуть тронул лошадь пятками в бока и выехал вперед так, чтобы персидские вельможи его видели. Мирза-Салех, цепко вглядывавшийся в толпу, заметил Джеймса. Его брови было поехали наверх, но он учтиво сдержал удивление и едва приметно поклонился.

– Все нас заметили. – Теперь Джеймс мог считать дело сегодняшнего дня выполненным. – Завтра мы нанесем визит. Нас будут уже ждать.

– И все? – удивился Жорж.

Полковник кивнул.

– Пока все. Не нужно сразу много делать в одни сутки. На востоке считают: кто торопится, тот вообще не живет.

* * *

На следующий день они с Александером отправились во дворец генерал-губернатора Голицына[64], где под охраной поместили посольство. Ведь и в Москве могли найтись разгневанные толпы. Поэтому казаки и жандармы больше стерегли принца со свитой, чем изображали почетный караул. Персы это поняли и повесили носы. Чуть только за ними затворили высокие двери, голубые мундиры встали на пост, а синие штаны с лампасами расположились по периметру дома. Очень красивая, но неотступная стража.

Однако гостей к дипломатам все-таки пустили, ибо начальник жандармского эскадрона был извещен запиской Бенкендорфа. Жорж потыкал ему бумажку в нос. Капитан аж глаза вытаращил: он никогда не видел ни почерка, ни подписи грозного шефа. А тут, на тебе, какие-то мальчишки! Примиряло только то, что второй из посетителей вроде человек солидный, к тому же иностранец. А к иностранцам у нас особое почтение: они ж, как дети, или заблудятся, или подумают что не так. Потом отвечай. Лучше лишний раз под ноги выстелиться. Уедут к себе, начнут говорить лишнее… Дурачье, и так начнут!

Жорж и Александер прошли по мраморной лестнице. Плитки пола были закрыты коврами. Столько цветной шерсти с узорами юноша не видел за всю свою жизнь. Точно со всего генерал-губернаторского дома стянули ковры, дорожки и покрывала, чтобы гости чувствовали себя привычнее.

Когда двери растворились, Жорж углядел еще более странную картину – горы вышитых подушек, накиданных на пол, обитый войлоком, а сверху покрытый шелковыми портьерами. Среди этого театрального великолепия сидели несчастные персы. Кое-кто поспокойнее курил кальян, другие тоскливо фланировали мимо высоких окон. Принц примостился на полу, поджав под себя ноги, напротив целого блюда с фруктами и, видимо, думал: есть – не есть.

– У нас не травят, – вместо приветствия сказал Жорж по-английски.

Юноша встал, ожидая, что ему учтиво поклонятся с другого конца комнаты. Ничуть не бывало. Жорж еле сдерживал враждебность. Александеру даже пришлось незаметно взять его за руку.

– Как не стыдно, – сквозь зубы проговорил Джеймс. – Нравятся они вам или нет, вы на службе. Играйте. Они убили вашего посла? Они кажутся вам зверями? Тем вежливее вы будете. – И, когда юноша раздраженно дернул щекой, добавил уже совсем тихо: – Не позорьте меня.

Полковник склонился в три погибели, заставляя спутника последовать своему примеру, и подступил к принцу с видом хорошо разыгранной робости.

– Вот где вашему высочеству пришлось расстелить ковер отдыха? – провозгласил англичанин. – Нравятся ли вам ваши новые покои? Достойно ли вы приняты генерал-губернатором? Ваш вчерашний въезд в столицу был поистине великолепен!

– Спасибо, – осторожно отозвался принц. – Прием, нам оказанный, соответствует высокому достоинству двора и великодушию императора…

Ответ показался Жоржу затверженным наизусть. Так Хозрев-Мирзу научили отвечать всем, кто спросит. Но что же он думает в действительности?

– Все в порядке, мой господин. – К наследнику Аббас-Мирзы приблизился его доктор – хабиб Мирза-баба. – Это друг, он долгие годы помогал вашему отцу и пребывал в благосклонном доверии посла Макдональда.

– Я его адъютант, – подсказал Джеймс, – нукер.

Жоржу показалось, что персы облегченно выдохнули. Они расслабились и обмякли.

– А кто это с вами? – недоверчиво осведомился Махмуд-хан, командующий Аббас-Мирзы, головой отвечавший за сына повелителя. Когда он подошел, казалось, померк свет от окна, настолько его широкие плечи загораживали солнце.

– Это мой друг Джордж из британской миссии в Турции, мы оба возвращаемся домой с театра военных действий. Кажется, там не будет ничего нового. Русские увязли между трех крепостей. Переход через Балканский хребет, о котором они мечтали, невозможен. На что же тут смотреть?

Жорж выдавил из себя усмешку, повинуясь строгому взгляду своего учителя.

– В Стамбуле думают так же, – по-английски подтвердил он. – Сердце Порты неуязвимо. Новая кампания вряд ли принесет изменения.

– Ошибаетесь, – проронил Махмуд-хан, радушно приглашая гостей сесть возле столика, накрытого расписным платком и уставленного блюдами с фруктами. – Сейчас принесут мокко и лукум. Мы доставили с собой особый сорт, с лепестками ширазской розы.

Александер закатил глаза к потолку.

– В Истамбуле ведь нет такого? – продолжал персидский командующий, испытующе глядя на Жоржа.

И тут спутник потряс англичанина.

– Нет, сартиб, – отозвался он, верно назвав чин недоверчивого перса. Видно, всю ночь долбил таблицу званий. – Ко двору султана привозят варенье и лукум из роз, растущих в Спарте. У них особенно мясистые лепестки. А ширазских я не пробовал.

Махмуд-хан радостно закивал в ответ.

– Увидите. Легкий вкус ничем нельзя потом перебить. Даже если съешьте стручок красного перца.

Персы засмеялись, переглядываясь и кивая.

– Все равно во рту останется благоухание розы, – закончил мысль сартиб. Он помедлил, как бы взвешивая слова, и добавил с едва заметной надеждой в голосе: – Напрасно вы покинули театр военных действий. Там будет на что посмотреть, клянусь бородой Пророка. Этот год не должен оказаться таким же скучным, как предыдущий. А мы… все наши унижения тут… обретут достойный вес перед лицом Всевышнего.

– Разве вас дурно принимают? – невинно осведомился Александер. – Вам стоит только сказать генерал-губернатору князю Голицыну, и я уверен, все будет исправлено.

– Не в наших традициях на что-либо жаловаться, – вступил в беседу Мирза-Салех, рассудительно поглаживая бороду. – Наши покои великолепны. Но на улице шум. Не уснуть ни днем, ни ночью. Повозки стучат колесами, кони копытами по камню.

– Это город, – удивился Жорж, который с детства привык считать Москву чуть ли не деревней по сравнению с людным Петербургом.

– Разве нельзя оставить улицы без камня? – удивился достойный учитель Лала.

– Это тротуар, – еще больше поразился Жорж, но вынужден был замолчать, потому что спутник ущипнул его за ногу. Кстати, больно. Синяк останется.

– Поселив вас в самом центре столицы, князь Голицын полагал оказать вам особый почет, – проговорил англичанин.

Персы несогласно покачали бородами.

– Дай бог, чтобы наш великий шах, зоря мировой славы, поскорее разрешил нам вернуться домой. Здесь нет покоя. Нет истинного наслаждения.

– Вчера чуть только мы приготовились отдохнуть, как явился генерал неверных. В зеленом – что за неуважение к Пророку! Он разве хаджа? И приказал нам идти в театр. А до того нам показали картины в этом доме. Что за позор! Неслыханно! Священные книги, да пребудут они в мире, запрещают изображать людей.

Тут Александер попытался вспомнить персидские миниатюры, которые ему когда-то очень нравились. Но на него посмотрели со снисхождением. Одно дело – рисовать по благословению и с разрешения аятоллы – примера для подражания всех верных. А то рисует всяк, кто хочет и что захочет!

– Я уверен, что русские не хотят нанести обиды, – настаивал Джеймс. – Зеленая у них форма. Цвет мундира. Как у меня красный.

Гости закивали: да, красный – другое дело, никакого бесчестья Пророку. А так – они дразнятся!

– Картины и театр… Наверное, они думают,