Шрифт:
Закладка:
– Спать!
Я проснулся в незнакомом помещении, похожем на больничную палату. Тот мужчина сидел рядом и читал какую-то книгу. Заметив, что я открыл глаза, он подвинул ко мне стул и ласково спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Кто вы? Где мама?
– Я доктор. Твоя мама дома, но она очень беспокоится о тебе и скоро приедет. Ты помнишь, как оказался здесь?
– Помню. Папа умер? Кто его убил?
– Давай все эти вопросы оставим на потом. Ты здесь, потому что почувствовал себя плохо и упал в обморок. Придется немного полечиться, но ты быстро поправишься. Не бойся.
– Что с папой? Он умер?
– Тебе вредно много говорить, ты очень слаб пока. Давай-ка я сделаю тебе укол. Это для того, чтобы ты рос сильным, здоровым и умненьким.
Но укол сделал меня еще слабее. Навалилась уже знакомая приятная апатия, и я опять уснул.
По утрам меня теперь будила медсестра. Давала таблетки, потом я завтракал. Вместо того доктора иногда приходили другие, чтобы показать рисунки и узнать, что я на них вижу. Иногда они, наоборот, просили меня нарисовать что-то. На вопросы об отце и маме никто из них не отвечал, все они, как сговорившись, ограничивались фразой насчет моей слабости и запрещали много говорить. Если я продолжал спрашивать, приходила медсестра и делала укол. Но чем дальше, тем реже я задавал вопросы. События того дня отдалялись и частично даже стирались из памяти. Порой мне казалось, что папа опять уехал в командировку, а его удивленные мертвые глаза и кровь на полу – это просто приснившийся мне кошмар.
Однажды меня повели в кабинет к доктору. Опустив шторы так, чтобы не проникало солнце, он попросил меня лечь на диван и закрыть глаза.
– Завтра придет твоя мама. Но сначала нам нужно серьезно поговорить. Ты ведь уже взрослый, и я не вижу смысла что-то скрывать от тебя. Помнишь тот день, когда твой отец вернулся из поездки?
– Да. Я пришел из школы раньше, потому что последний урок отменили.
– Все верно. Твоя учительница это подтвердила. Ты увидел машину отца и сразу понял, что он вернулся. Внизу, в прихожей, ты нашел на вешалке кобуру, а в ней отцовский пистолет. Помнишь?
– Нет… Там не было кобуры.
– Я понимаю, тяжело вспоминать то, что доставляет боль. Но если ты хочешь увидеть маму, то надо постараться. Итак, ты вытащил из кобуры пистолет и решил напугать папу. Вы ведь часто шутили с ним, разыгрывали друг друга, да? Ты знал, что наградной пистолет всегда заряжен холостыми…
– Да. Но я не помню…
– Видимо, твой папа услышал, как ты поднимаешься, и тоже решил напугать тебя. Он спрятался за дверью, и когда ты открыл ее, он выскочил на тебя. Так?
– Нет! Все было совсем не так.
– Помнишь, ты закричал от испуга?
– Да, но…
– Ты помнишь свой крик? Отвечай.
– Да.
– От испуга ты случайно нажал на спусковой крючок. Пуля попала прямо в отца. Это была не твоя вина. Ты ведь думал, что там холостые патроны. В любом случае пистолет должен был стоять на предохранителе, и тогда ничего не случилось бы. Но твой папа случайно снял его с предохранителя. Понимаешь?
– Нет.
– Ты убил отца. Случайно. На твой крик прибежала мама. У тебя была такая сильная истерика, что маме пришлось вызвать меня. Я еле смог привести тебя в чувство, но выяснилось, что твоя память блокирует страшные воспоминания того дня. Поэтому ты здесь. Нам нужно восстановить твою память, как бы больно это ни было. Ты должен вспомнить. Пожалуйста, постарайся. Тогда ты сможешь вернуться домой с мамой. Ты хочешь этого?
– Да.
– Хорошо. На сегодня сеанс окончен. Иди к себе.
Мама привезла мои любимые сладости. Я хотел узнать у нее об отце, но доктор ни на минуту не покидал нас. Мама спрашивала, как я себя чувствую, хорошо ли ем и слушаюсь ли врачей, обещала, что теперь будет часто навещать меня. «Но для этого нам нужно еще немножко поработать», – заметил доктор.
После того как мама ушла, доктор сказал, что я вылечусь гораздо быстрее, если буду иногда лежать в «комнате сенсорной депривации».
– Это такая специальная комната, где все твои органы чувств отдыхают. И ты тоже отдыхаешь вместе с ними. Тебе понравится.
Комната сенсорной депривации оказалась маленькой пустой камерой без окон. Пол и стены в ней были покрыты таким мягким материалом, что, лежа на нем, я переставал чувствовать собственный вес. Это было приятно, но потом доктор вышел и выключил свет.
Тогда-то я и начал бояться темноты.
На меня поползли чудовища, похожие на картинки, о которых расспрашивали врачи. Сгустки ужаса – еще темнее, чем сама тьма, – подбирались ко мне, и их шепот был громче моего крика.
Где-то зажегся свет, и ко мне подбежала мама.
– Успокойся, успокойся, маленький мой! Все хорошо, мама с тобой… Ты сейчас успокоишься, и мы поедем домой… Я забираю его!
– Это невозможно, – ответил ей голос доктора. – Да, депривационная поначалу иногда дает такой эффект. Но это быстро проходит. Я уверен в своем методе. Сестра, да сделайте же ему наконец укол! Что вы застыли?
Депривационная стала моим кошмаром. И мама больше не приходила, чтобы спасти меня.
Со временем я уловил связь: окажусь ли я снова в депривационной, зависело от того, насколько четко мне удавалось вспомнить события того дня, когда убили отца. Иногда память как будто подбрасывала подарки – вот я вижу мертвое тело, а вот моя рука сжимает рукоятку пистолета. Я рассказывал об этом доктору, и он хвалил меня за усердную работу, говорил, что я скоро совсем поправлюсь… И меня отводили в мою обычную палату. Но стоило мне опять увидеть картинку – маму с доктором, как меня запирали в депривационной, чтобы «глазки и голова отдохнули». Одной мысли о темноте теперь было достаточно, чтобы подстегнуть мою память и избавить ее от ложных воспоминаний.
И самым радостным в моей жизни стал день, когда я самостоятельно вспомнил, что было написано на отцовском пистолете, который я вытащил тогда из кобуры.
* * *
Я поставил чашку на стол и взглянул на Фарука. В его глазах читался живой интерес, но я не был настроен сейчас удовлетворять чье-то любопытство. Тело перестало слушаться меня, и
