с тарелками и, пройдя несколько метров, опустил их в бочку с водой. Увидев, что я с интересом смотрю за этим действием, он решил пояснить:

— Пусть отмокнет, потом помою.

Я не смог сдержаться и рассмеялся над его словами. Всегда сам так делал: в раковину сложу все, водой наполню и оставляю до нужного момента. Он подхватил мой задорный смех. После этого сомнения в реальности происходящего у меня улетучились, мы были одним человеком, насколько это вообще возможно.

Быстро дойдя по тропинке почти до берега, мы присели под раскидистой елью на деревянную лавку с удобной грядушкой для спины. Вид открывался потрясающий. Волнующееся море, ярко-серые большие валуны, огромные ели с зелеными лапами, опускающимися почти до земли вдоль всего берега. «Силу», конечно, я не почувствовал, но мощь стихии вокруг ощутить смог. А под елью, где мы сидели, природа, казалось, создала защищенное место, в котором спокойно и не страшно. Гавриил первым прервал молчание:

— Давай, не томи. Рассказывай по порядку. Где жил, что видел, и что с тобою приключилось?

Надеясь, что мне придется делать это в последний раз, я начал с самого начала. Про дом, родителей и детство, немного о школе, сколько помнил. Я рассказывал, по сути, о своей первой жизни. Иногда он перебивал и уточнял. Иногда мы вместе смеялись, взахлеб вспоминая очередную веселую историю. Их было так много, что на мой рассказ о жизни до поступления в институт, наверное, ушел целый час. Оказалось, что некоторые детали он помнит лучше меня. Я слушал его подробности и как будто еще раз проживал те далекие события. Странное чувство, когда одна жизнь на двоих. Но как только я начал историю про поступление в институт, он сразу помрачнел. Взгляд его стал серьезным, на меня он больше не смотрел, только вдаль, и как мне показалось, даже слегка осунулся.

— Не сдал я экзамен и пошел куда глаза глядят, — продолжал я, несмотря на эмоциональную трансформацию своего собеседника. — Так плохо и тоскливо было, в общем, решил я с жизнью распрощаться. Но по дороге я встретил на рынке женщину, которая меня по другому пути направила.

Он повернулся ко мне и, заглянув в глаза, произнес то, от чего все внутри у меня как будто в комок сжалось.

— А я, — говорит, — до реки дошел в тот день. Извини, что перебил. Об этом позже, продолжай.

И я продолжил: как взял свечу, как проснулся на пять лет младше, как создал свою группу и мы стали зарабатывать много денег. Это привело к большим проблемам, когда нами заинтересовалась власть. Я рассказал про суд и дальше, про Москву и про свою идею, что нужно все остановить, чтобы вернуть, как было раньше. Потом про парк и старика. И под конец про путь сюда в поисках ответа, как дальше жить. Рассказ о жизни после институтского экзамена занял не больше десяти минут, а начиная, я думал, что и за ночь все не передать. Гавриил сидел и молча слушал. Во время моего рассказа он то хмурил брови, то слегка прищуривал глаза, как бы присматриваясь ко мне. В какой-то момент мне даже показалось, что он мне не верит, но останавливать рассказ или что-то утаивать я не посмел. Он долго еще молчал, слегка покачивая головой. А когда заговорил, мне опять показалось, что он читает мои мысли.

— Тебе не верить, — начал он, — причины нет. Да и факт твоего нахождения здесь уже о многом говорит. Рассказ удивителен, хотя я много чего повидал и много о чем читал и знаю. Хотел бы еще послушать про парк и старика, но это позже, никто нас с тобою не подгоняет. И чтоб картина полная сложилась, я про свои мытарства тоже расскажу. Сейчас начинаю уже понимать, для чего все, надеюсь, и ты поймешь, когда я свой рассказ закончу. Начну, пожалуй, с того дня, что стал для нас с тобой развилкой. Когда я до реки дошел. Помню мост, долго вглядывался в темноту воды, а потом понял, что пора, не держит ничего, и перемахнул. Полет передо мной — как пять минут назад, хотя прошло сорок три года. Между прочим, — отвлекся он от повествования, — семь дней назад был самый день, я его как второй день рождения отмечаю.

Это прозвучало для меня странно, ведь я никогда особого значения не придавал разным важным датам. Даже дни рождения родственников помнил примерно плюс-минус, а тут прямо резануло. Был тот самый день! Прямо зловеще даже. А впрочем, половина моей собственной жизни, как оказалось, вполне тянет на понятие «зловеще»: в прошлое сходил, двумя жизнями жил, плюс себя самого старого увидел, почти «ужастик». Так что одним зловещим больше, одним меньше, пусть…

— А падение то, — Гавриил прервал мои размышления о «зловещем», — было очень знаменательным, как жизнь до и после. Ты же сам видел этот мост, что там лететь, ну метров десять высоты от силы, несколько секунд — и вода. А мне показалось тогда, что я падал вечность, и в голове не страх, а только сожаленье, что выбрал самый легкий путь, что жизнь мне была дана, чтобы что-то важное совершить, а я при первой серьезной трудности решил сдаться. Всплыл я кое-как. Добрался до берега, и без сил — на песок. Лежу, в себя прихожу и понимаю: к жизни прошлой возврата нет. Я точно знаю, что должен своей жизнью распорядиться по-другому. А для начала хочу мир увидеть. Вот с этими мыслями я и решил идти по свету. — И опять, как и в самом начале разговора, тон его повествования сменился на более радостный, что ли.

— Помнишь? У нас в классе учился Рома. Крепкий малый такой, мы с ним еще на тренировки ходили в зал вместе.

Я молча кивнул. Рому я помнил хорошо, он выделялся среди одноклассников не свойственной детям чертой. У него было все по плану. Он уже в шестом классе выбрал для себя предметы для углубленного изучения и самостоятельно их осваивал, ходил по библиотекам. Тренировки, режим, питание по распорядку, на прогулки в строго отведенное время. Тогда мне казалось, что некоторые дети уже рождаются взрослыми.

— Так вот, — продолжал Гавриил, — если вспомнил, то хорошо. У Ромы старший брат преподавал на геологическом факультете и звал нас на летних каникулах в разведывательную экспедицию от университета. Ты это помнишь?

Я отрицательно покачал головой. И рассказ продолжился.

— У него в команде не хватало участников, и он мог набирать народ со стороны. Короче, свой путь к новой