Иван Павлов, сидящий в центре, и сотрудники в его лаборатории в Петрограде; Хорсли Гантт сидит вторым справа. Любезно предоставлено Медицинским архивом Алана Мейсона Чесни Медицинского института Джона Хопкинса.

Сани, нагруженные припасами АРА

Президент СССР Михаил Калинин обращается к горожанам на Волге, 1921 год

Деревня, опустевшая из-за голода, Царицын.

Сотрудники АРА на Спиридоновке, 30

Моуэтт Митчелл, слева, и Хаскелл, Саратов

Герберт Гувер: мастер эффективности

Склад продовольственных отправок АРА food, Москва

Центральный склад АРА в Уфе; Линхарт стоит крайним слева.

Склад АРА, Уфа

Плакат АРА

Вывоз упаковки с продуктами АРА. Обратите внимание на присыпку мукой на темном костюме получателя

Феликс Дзержинский

Плакат АРА

Киевский пункт выдачи продуктов питания

Леон Г. Турроу, 1921

Илиодор, «Безумный монах России»

Заключительный банкет АРА, Москва, июнь 1923 г. Слева направо: Максим Литвинов, Лев Каменев, Сирил Куинн, Карл Радек и народный комиссар здравоохранения Н. Семашко

ЭПИЛОГ. С ТОЙ ПОРЫ

Для Америки это мимолетный эпизод исполнения национального долга, который был выполнен, завершен и должен быть быстро забыт. История об этом будет с любовью рассказываться в российских семьях на протяжении нескольких поколений. Благодаря этому служению Америка не только спасла миллионы жизней, но и дала импульс духовному и экономическому восстановлению великой нации, и от нашего собственного имени мы создали, в уверенности в доброй воле славянских рас, великое наследие для наших детей.

Полковник Уильям Хаскелл, 1923

Президент Гувер мало привлекателен для [русского] обывателя. Огромная задача его Американской администрации помощи, которая перевезла сотни судов с зерном из Соединенных Штатов и накормила почти одиннадцать миллионов россиян в дни жесточайшего голода 1921 и 1922 годов, кажется, почти забыта.

Генерал-майор Уильям Хаскелл, 1932

В судовом дневнике американского эсминца «Фокс», пришвартованного в Одессе для оказания помощи американским судам с продовольствием в Черном море, в записи за 1 марта 1922 года командир Уэбб Трэммел описывает поездку на кладбище. Советская Россия переживала тогда самые мрачные дни голода, и Одесское кладбище стало обязательной остановкой для американских военно-морских офицеров, которым было любопытно своими глазами увидеть сюрреалистические сцены смерти, о которых они были наслышаны.

По дороге Трэммел разговорился со своим местным водителем. Они общались по-французски, что говорит нам о том, что человек за рулем не так давно работал водителем. Водитель спросил, не последуют ли другие американские военные корабли за кораблями с продовольствием и не вмешаются «от имени народа». Хотя эта идея и была причудливой, вряд ли она была необычной среди русских в тот момент, не в последнюю очередь в порту захода американского военного корабля, но Трэммел впервые был на берегу, поэтому, возможно, он был не готов к такому вопросу. 

— Нет, они бы этого не сделали, — сказал он водителю.

Следующие несколько минут прошли в тишине, пока человек за рулем переваривал эту информацию, не отрывая глаз от дороги впереди. Его пассажира отвлекли бы многочисленные трупы, видневшиеся по обочинам дороги, несчастные, которые обрели свой конец. «Мы сожалеем», — нарушил водитель молчание. Трэммелу, возможно, было интересно, говорил ли мужчина о своем социальном классе или о своих соотечественниках в целом, но что бы это ни было, это лишило его присутствия духа. «Это было последнее, что он сказал во время поездки».

К лету, когда голод был побежден, осенний урожай собран, а большевики более твердо, чем когда-либо, управляли страной, мало кто из россиян мог питать иллюзии относительно американского военного вмешательства. Но поскольку Гувер не смог настоять на своем и вывести всех своих людей сразу, шок от расставания был несколько смягчен тем, что расставание затянулось двумя волнами прощаний АРА летом 1922 и 1923 годов.

Когда наступил конец, рекламная машина АРА извлекла из этого максимум пользы, хотя предпочла беззаботные кадры последнего прощания: неуклюжих американцев осыпали поцелуями в русском стиле и подбрасывали к небу в одеялах. Все это было довольно дерзко в стиле АРА, в то время как сами спасатели вспоминали «ливень и слезы» и «Грустные прощания лунной ночью».

Их бенефициары и сотрудники подарили уезжающим американцам письменные выражения вечной благодарности, сопровождаемые длинными списками подписей. Многие из них украшены произведениями искусства, обычно акварелью. Некоторые из них сделаны опытными руками; большинство довольно грубые, особенно те, которые нарисованы детьми из домов, больниц и школ, находящихся на попечении American relief. Самое убедительное посвящение во всей серии из них может состоять всего лишь из нескольких нацарапанных строк на разорванном листе бумаги. Среди наиболее трогательных — стихи в русских стихах, адресованные «АРА», «Америке», «Дорогому мистеру Аллену», «Доброму мистеру Барринджеру» и так далее. Сотни из них совершили путешествие в Америку, оказавшись в различных местах по всей стране.

Те, кто отдает дань уважения, хотят заверить своих спасителей, что память об их милосердном поступке в самый темный час России никогда не исчезнет. Американская пресса без проблем приняла это утверждение. Газета «Нью-Йорк Ивнинг Уорлд» заявила, что «АРА» вошло в русский язык и «сохранится в веках». Американского читателя, возможно, слегка ввела в заблуждение эта формулировка. Когда они заявили об АРА, как это сделал один киевский интеллигент, что «Эти три буквы не будут забыты», советские русские произнесли эти три буквы как два слога одного слова: «Ара».

Как бы это ни выглядело, даже когда американская миссия сворачивалась, предпринимались шаги, чтобы стереть память о ней из российского сознания. Это не было бы очевидно читателям американских газет, поглощенным статьями об официальных прощальных банкетах в Москве, с их теплыми тостами и пылкими восхвалениями Гувера и АРА. Советы завершили свою церемонию вручением Хаскеллу постановления Совета народных комиссаров от 10 июля 1923 года. Текст на русском языке напечатан от руки и окаймлен сложным декоративным рисунком, в котором преобладают аграрные образы и наводят на мысль о традиционной русской иконографии, за исключением обязательной эмблемы с серпом и молотом.

Столь же щедро в