Зато прекрасно представляла мадам де Берни. Потому как прекрасно знала: только потом и начинается Любовь. И, зная это, она издевалась. Искусно, тонко, как может издеваться над флейтой искусный флейтист – талантливо и терпеливо.

Оноре боязлив: он юн и неопытен. Даже дерзкая мысль (в его понимании – сквернейшая сама по себе!) о том, какое сокровище могло таиться у мадам де Берни там, за тугим лифом, бросала юношу в нервную дрожь, раскрашивая лицо в яркий багрянец. Но если бы только это! Хотелось немедленно убежать и затаиться где-нибудь в тёмном углу-уголочке. Ведь на воре и шапка горит. А на молодом «воспитателе» горела не только шапка (из густых чёрных волос), но уши и нос. Ну а губы, становясь сухими, буквально пылали пламенем. Этот безжалостный пожар сжигал Оноре заживо, превращая в некую раскалённую безвольную головёшку. Потому-то и хотелось бежать и прятаться – так далеко, чтобы никто не видел и не издевался.

Лишь тишина и одиночество позволяли остынуть и прийти в себя. Однако всё это не избавляло от главного – от желания вновь очутиться в объятиях жаркого пламени. Но для этого следовало вновь увидеть ту, ради которой… подумать только!.. Да, да, да! Ради которой он живёт. О, Лора! Лора… Её имя заставляло сжиматься, как от сильной пощёчины, одновременно вызывая чувство необыкновенной радости. Как подснежник, пробиваясь сквозь ледяную корку, тянется к свету и жизненной тёплой неге, так юный возлюбленный тянулся к той, которую звали нежным именем Лора. Ло-ра… Единственное слово, способное высечь желанную искру для горячего пламени…

* * *

Вскоре Оноре понял (вернее – почувствовал), что окончательно влюбился. Страстно. Безумно. И, как ему казалось, на всю оставшуюся жизнь. Ничего удивительного, что страсть оказалась болезненной. Потому что юной страсти противостояло другое – рассудительность. Безжалостная рассудительность, давая подзатыльник, настаивала на другом: ты что, дурачок? Её погибший семь лет назад сын был твоим ровесником… А как же тот любовник, по которому она тоскует по сей день? Наконец, что делать с ревнивым мужем? Да и вообще, она же… она же старуха!

Стоп! Нет-нет, мадам де Берни отнюдь не старуха! Лора не могла быть старухой по определению: ведь она… Она принцесса! И только слепой не видел этого. С её-то сиянием глаз, голосом, похожим на воркование горлицы, и смехом… И несравненным смехом, способным ввести в гипноз! Так что – принцесса! Сильная, красивая, властная и… недоступная.

Насчёт последнего Оноре, конечно, погорячился. Мадам де Берни была обычной женщиной. А для женщины любовь не игра в кошки-мышки, но нечто большее. И когда Лора поняла, что юный воздыхатель по-настоящему влюблён, она стала… осторожнее. Ведь эта женщина была слишком опытна. А опыт – бесценный учитель. Скажем, посмеёшься над чувствами юнца, а он – бульк! – и нет его, в омут с головой. Юность – прерогатива максималистов: или – или. Без всяких «авось» и «абы как». Поэтому играть с юнцами – себе дороже…

Тем временем Оноре пишет возлюбленной письма. Очень трогательные, а потому опасные. Опасные для неё, Лоры. Всё равно что по лезвию бритвы:

«Знайте же, сударыня, что вдали от вас живет человек, душа которого – какой чудесный дар! – преодолевает расстояния, мчится по невидимым небесным путям и постоянно устремляется к вам, чтобы, опьяняясь радостью, всегда быть рядом; человек этот с восторгом готов причаститься вашей жизни, ваших чувств, он то жалеет вас, то желает и при этом неизменно любит со всею пылкостью и свежестью чувства, которое расцветает лишь в молодости; вы для него больше, чем друг, больше, чем сестра, вы для него почти что мать, нет, вы больше, чем все они; вы для меня земное божество, к которому я обращаю все свои помыслы и деяния. В самом деле, я мечтаю о величии и славе только потому, что вижу в них ступеньку, которая приблизит меня к вам, и, задумывая что-нибудь важное, я всегда делаю это во имя ваше. Вы даже не подозреваете о том, что стали для меня поистине ангелом-хранителем. Словом, вообразите себе всю ту нежность, привязанность, ласку, восторженность, которые только может вместить человеческое сердце, они – я в это верю – переполняют мое сердце, когда я думаю о вас»{73}.

Какой ловкач: он просто ластится, пытаясь найти таинственную отмычку к сердцу обожаемой им женщины. Но пока натыкается на невидимую стену непонимания. Эта стена, конечно же, искусственная, выстроенная самой госпожой де Берни. И это понимают оба – он и она. А потому Оноре продолжает писать. Его письма вновь пылкие, но уже настойчивые:

«Великий Боже! Да будь я женщиной сорока пяти лет, но сохрани я при этом привлекательность, я вел бы себя совсем не так, как вы… Я бы отдался во власть своего чувства и постарался вновь обрести наслаждения молодости, ее чистые иллюзии, ее наивные мечты, все ее очаровательные преимущества…»{74}

«Ваш возраст для меня не существует, а если я и вспоминаю, что вам сорок пять лет, то я вижу в этом лишнее доказательство силы моей страсти… Так что ваши годы, быть может, и делали бы вас смешной в моих глазах, если б я не любил вас, теперь же это, напротив, только сильнее привязывает меня к вам, чувство мое становится только острее, и то, что это кажется странным и противоречит общепринятым взглядам, еще усиливает мою любовь… Один я могу по достоинству оценить ваше очарование».{75}

Что есть мораль? – спрашивает Оноре в очередном письме и сам же отвечает: «…Мы умираем бесповоротно… нет ни порока, ни добродетели, ни ада, ни рая, и нам надлежит руководиться лишь следующей аксиомой: старайся испытать в жизни как можно больше радостей»{76}.

Это он уже хитрит. Хитрит – чтобы обмануть, обвести вокруг пальца. Кого – Лору?! Ха-ха… Читая подобные послания, женщина давится от смеха: этот мальчишка возомнил о себе невесть что! Жизненных радостей ему мало! А вот с неё, пожалуй, хватит; она замужняя женщина. Муж, дети, повседневные заботы…

Оноре от всего этого далёк. Его терзают сомнения совсем иного порядка: может, эта женщина настолько умна, что вся его писанина вызывает лишь смех? Ну да, Лора – бывшая придворная дама, а потому чрезвычайно умна и осторожна. Тем более что она намного старше и опытней. Всё ясно: Лора просто-напросто не может воспринимать