—Выкаких будете?— требовательно спросила старуха, уверенно усаживаясь натолстое бревно укостра.

—Авыкаких?— эхом спросил главарь-коротышка.

Всвете костра его лицо выглядело исурово, изабавно одновременно. Вид простецкий, даже глуповатый: нос картошкой, губы толстые, брови кустистые, щёки круглые— смотришь… иулыбнуться хочется. Нонеулыбнёшься. Взглянешь вовнимательные близко посаженные глаза— ивраз улыбаться расхочется. Надолго, причём.

—Мытак… ВТанганское княжество путь держим,— пожала плечами старуха.

—Или куда-то ещё,— добавила Марьяна Ильинична, возмущённая тем, что Дукуна непонятно кому все ихпланы взяла ивыдала.

—ВТанганское, кудысь ещё,— настояла насвоём старая ведьма.

—Так там жемор…— вскинул брови главарь.

—Акудысь целительницам податься, кроме как наборьбу смором?— беззаботно спросила старуха.— Так, глядишь, инесожгут вблагодарность.

—Очень вывысокого мнения олюдской благодарности,— сказал вдруг огненный колдун.

—Чевой-то? Помогала я, бывало, людям. Иничего, живёхонька покамест.

—Надолго ли?— мрачно буркнул главарь.

—Ой, давмои лета сутра проснуться— уже зарадость. Так что надолго-то яинезагадываю,— оскалилась ведьма, нокак-то сразу стало понятно, что коптить небо она ещё долго собирается, асглаварём интересничает.— Ладно, нечего тут полуночничать. Утренние разговоры завсегда умнее ночных.

Путницам отвели место недалеко откостра. Постепенно все улеглись. Если иостались влагере караульные, Марьяна Ильинична этого невидела. Думала, что неуснёт, нотак измоталась, что стоило руку под голову подложить, как тут жеивырубилась. Толитяжёлый переход через лес, толимагическое истощение тому виной.

Авот Дхок, напротив, уснуть немогла. Между Марьяной иДукуной вроде итепло было, анашкуре итраве ещё имягко, неточто надеревянной лавке вдоме удядьки двоюродного. Авсё одно неспалось. Икогда морщинистая старушечья рука принялась поволосам еёпоглаживать, девочка замерла испуганным зверьком.

—Ну-ну, спи, моя хорошая,— тихо пробормотала ведьма, ноэффект получила обратный.

Вместо того чтобы уснуть, Дхок вдруг так разволновалась, что затряслась всем телом. Апотом повернулась, уткнулась лицом всухую старческую грудь инеожиданно для самой себя заплакала. Тихо-тихо, чтобы никому непомешать. Потому что въелось вподкорку— заслёзы ишум еёнепременно выпорют.

—Поплачь, голубушка моя, поплачь,— приговаривала целительница.— Горюшко— оно завсегда сослезами выходит. Так что плачь, маленькая, пока плачется…

Отэтих слов Дхок ещё горше стало. Вспомнились мама ибабушка. Обе были хорошие целительницы. Акогда ихказнили, девочку забрал дальний родственник— двоюродный дядька. Икак-то сразу так повелось, что все знали— забрал дотех пор, пока дар унеё непроявится.

Она старалась влиться вновую семью. Помогала смладшими братишками, убирала, стирала, мела, огород поливала иполола. Новсё равно чувствовала— чужая она, нежеланная инеугодная. Икогда дар унеё вдруг проявился— отдали еёинквизиторам соблегчением. Ивот это облегчение больше всего Дхок иранило, ведь отдать-то обязаны были позакону, тут ужничего неподелаешь, сама она виновата, что такая родилась. Авот облегчение… отнего ибыло больнее всего.

Аведь никому Дхок ничего плохого сделать неуспела. Иесли ужпо-честному судить, тоуспела сделать хорошее. Дар-то унеё проявился, когда один избратьев, непоседа Гелис, залез назабор исвалился снего неудачно, прямо наприслонённую кзабору мотыгу. Как увидела Дхок торчащую вбоку грязную железяку, так все внутри изаискрило. Сила словно сама кГелису хлынула, акогда рваная рана набоку затянулась ипокрылась розовой кожей, юная целительница свалилась вобморок. Всебя пришла аккурат кприбытию церковников. Гелиса вдоме заперли, там онорал ибесновался. Младший, Цилик, тоже заплакал, когда увидел, что любимую няньку забирают.

Авот дядька— облегчённо вздохнул. Ажена его даже улыбнулась украдкой. Ноона Дхок никогда нелюбила, хоть истаралась вреда девчонке непричинять. Просто необращала нанеё внимания, делала вид, будто инет никакой Дхок, апосуда после ужина сама себя перемыла.

—Как зовут-то тебя, милая?— спросила старуха, непереставая поглаживать худенькие вздрагивающие плечики.

—Дхокария,— тихо всхлипнула девочка вответ.

—Имя-то какое красивое.

—Да. Бабушка меня так назвала,— неожиданно для себя самой поделилась Дхок итакже неожиданно добавила:— Она навас похожа была. Такая жедобрая.

Старуха криво улыбнулась темноте. Добрая. Это вряд ли.

Слова изДхок полились бурным после дождя ручьём. Ипро матушку, которую девочка помнила уже смутно. Кажется, только голос изапах трав впамяти иостались. Ипро бабушку, что любила собирать изаготавливать травы. Ипро родную деревню Десу, стоящую надвух берегах маленькой речушки. Искаждым словом ейстановилось итяжелее, илегче.

—Знаешь что ядумаю?— тихо проворковала старуха, когда девочка замолчала.— Что Дхок жила вДесе, была обычной девчонкой, апотом унеё случилась беда. Маму сбабушкой забрала инквизиция, истала она никому ненужна. Апотом еёисаму инквизиция забрала. Ивот там, втой поганой тюрьме незаметная Дхок иосталась. Асбежала изэтих церковных застенков талантливейшая целительница Рия. Везучая, ловкая, непогодам мудрая. ИРия встретила старую наставницу иочень многому научилась. Аещё Рия— сильная исмелая. Ипусть всего одному человеку, одной старой ведьме, ноРия очень нужна. Что скажешь?

Девочка думала долго. Дукуне даже показалось, что она уснула. Ноночную тишину потревожил тихий вопрос:

—Правда нужна?

—Гораздо сильнее, чем тыдумаешь.

—Хорошо,— согласилась Рия, прижалась поближе кнаставнице иуснула.