вдруг к богу Безмолвных вернется хотя бы крупица его могущества, нескончаемые просьбы (надеюсь!) снова повергнут его в анабиоз. Мне бы очень хотелось сказать, что бог Безмолвных мертв, однако я не осмеливаюсь, поскольку не уверен в правдивости своих слов.

Улица, на которой ты очутился, вела на площадь перед крепостными воротами – вы с Маватом проезжали по ней в день своего прибытия, но едва ли обратили внимание на деревянное строение. Вопреки моим догадкам ты не стал делать подношение, а пристально наблюдал, как три юные девы, приблизившись к относительно свободному участку забора, порезали кончики пальцев и, неустанно бормоча молитвы, капнули кровью на узкие полосы ткани, которыми привязали свои локоны к частоколу. (Обычно так в Вастаи просят ниспослать хорошего мужа или счастливый брак. Однако девы взывали к лесу, чтобы тот сохранил их дружбу до конца дней и уберег от замужества.) Более никто не подошел к зданию, но всякий проходящий мимо молился себе под нос или почтительно кланялся.

Впрочем, время поистине значимых просьб еще не настало. Они совершались в условленный час, глубокой ночью, под бдительным взором почтенных матрон, посвященных в тайны Безмолвных. Бога по-прежнему чтили, хотя человеку постороннему, не знакомому ни с Ираденом, ни с лесом, здание совета показалось бы заброшенным.

Развернувшись, ты отправился на постоялый двор, где застал башенного прислужника в черной блузе; он потягивал пиво и настороженно косился на ксуланцев. При виде тебя прислужник поднялся:

– Ты Эоло, соратник лорда Мавата?

– Да, – коротко отозвался ты.

Слуга залпом осушил кружку и поставил ее на стол:

– Глашатай Ворона требует тебя к себе.

Вы прошествовали мимо Мавата, не удостоившего тебя взглядом, в крепость, где каждый встречный при виде тебя прикидывался безучастным. Из крепости – в башню, оттуда – вверх по лестнице, в залу, где вас с Маватом принимали в день приезда. Сегодня в зале не было ни ксуланцев, ни советников, только облаченный в белое Гибал восседал на резной скамье, венчавшей помост, подле которого на треноге пылала медная жаровня, призванная хоть немного прогреть стылые каменные стены.

– Приветствую тебя, Эоло. Ты ведь Эоло? – уточнил Гибал.

Ты уставился в пол и сдержанным, церемонным тоном откликнулся:

– Приветствую, Глашатай Ворона.

– Насколько мне известно, ты сражался с моим племянником плечом к плечу. А коли так, человек ты толковый – Мават не взял бы в соратники глупца! – и должен понимать, какой нрав у твоего господина.

Твой взгляд был по-прежнему устремлен вниз. Уловил ли ты, почуял едва различимую вибрацию, несмолкаемый скрежет?

– Не совсем понимаю, о чем вы толкуете, Глашатай Ворона.

– Перестань, Эоло!

Ты слегка поежился – то ли от холода, то ли от сходства голоса Гибала с Маватовым.

– Вспыльчивость Мавата – притча во языцех. Сейчас он контролирует себя многим лучше, чем в детстве. Но все равно затвориться на двое суток в комнате, бросив тебя на произвол судьбы, неустроенного, голодного, – уму непостижимо! Хорошо хоть Зизуми позаботилась о тебе, не оставила своей милостью. А не вмешайся она, какая бы участь тебя постигла?

Гибал умолк, по всей видимости ожидая твоего ответа, однако ты неотрывно глядел себе под ноги.

– Но теперь, – Глашатай взмахнул рукой, очевидно указывая на площадь, где изваянием застыл Мават, – это не приступ гнева, а бунт. Самый настоящий бунт. Прямая угроза моей власти. Мой племянник затеял опасную игру. Я надеялся, холод образумит его, но он, похоже, всерьез настроен обратить население Вастаи против меня. А может, против всего Ирадена.

Гибал сокрушенно покачал головой, хотя ты никак не мог этого видеть.

– Как же ему не терпится занять скамью, если в своем слепом желании он подрывает самые основы поста, которого алчет, не задумываясь, чем его поступок обернется для Ирадена. Как можно доверить такому человеку управление страной?

Ты перевел дух.

– Позвольте говорить начистоту, Глашатай, – выпалил ты на одном дыхании, словно боясь передумать.

– Конечно, говори как есть! Настаиваю! – подстегнул Гибал.

– В последнее время господину Мавату пришлось несладко.

– И не только ему! – парировал Гибал. – Жаль, что в своем эгоизме он совсем не думает о других. Весь в отца, как ни прискорбно осознавать. Тот тоже ставил собственные интересы превыше всего, вплоть до обязательств перед Ираденом!

Ты не ответил, стараясь унять дрожь, вызванную, полагаю, страхом и напряжением, совершенно естественными в такой ситуации.

– Я понимаю, племянник расстроен и отказывается верить в бесчестье отца. Мне не хотелось оглушать его печальным известием с порога, однако он вломился сюда сразу по приезде.

Ты дернулся, как будто намереваясь возразить, что именно Гибал затребовал Мавата к себе, именно Гибал выбрал время.

– Послушай, Эоло. Я поступил так ради блага Ирадена и самого Мавата. Долг перед Вороном не оплачен. Когда мы обратились к нему за советом, он ответствовал: «Сие недопустимо. Уже близится час возмездия». Вероятно, возмездие уготовано для отца Мавата, но как знать? Вдруг аватар вылупится и Ворон, обретя ясность речи, потребует плату с того, кто уже восседает на скамье? Тогда вся ответственность падет на меня.

Не покоробили тебя эти доводы, ведь рано или поздно всякий Глашатай должен платить по счетам.

– При таком раскладе Мават, займи он скамью, будет вынужден принести себя в жертву. Только вообрази, какая трагедия! Твой господин молод, преемника у него нет. Своей кандидатурой я предотвратил печальный исход. Если Ворон пожелает, пусть взыскивает плату с меня, а Мават, следуя предназначению, взойдет на скамью. Если мне повезет протянуть на скамье чуть дольше, у Мавата будет время укротить свой буйный нрав и научиться терпению, столь необходимому всякому, кто правит страной. Надеюсь, ты поспособствуешь ему в этом начинании. Очень надеюсь. Но прежде образумь его, пусть перестанет испытывать судьбу.

Ты набрал в грудь побольше воздуха, придал лицу почтительное выражение и наконец поднял взор.

– Одобрила бы матушка Зизуми мое назначение, пойди оно Мавату во вред? – упорствовал Гибал.

– Глашатай, я всего лишь крестьянский сын и ничего не смыслю в таких вещах, – произнес ты. – Скажи, как Ворон являет свою волю без аватара?

– Отсутствие аватара осложняет процесс, – нахмурился Гибал. – Существенно осложняет.

– Глашатай, господин Мават уверял, что вправе задать Ворону терзающие его вопросы.

– Разумеется, – подтвердил Гибал. – И если бы он испросил дозволения обратиться к Ворону, вместо того чтобы уединяться на двое суток, а после затевать со мной публичную склоку, давно бы получил ответы.

В твоем взгляде промелькнула тень сомнения, хоть ты и старался ничем его не выдать. В памяти наверняка всплыло, как Мават добивался аудиенции у Ворона и как отчаянно воспротивился