простреленному бедру второго раненого асептическую поверхность белой подушечки компресса, ловко обмотал худую ляжку стерильным бинтом. И у этого раненого были виноватые глаза.

— Таблетки им дали? — спросил Клиф фельдшера.

— Этому дал, — ответил тот, коверкая английский язык, — а тому не дал — нельзя, ранен в живот. Я уже ввел обоим противогангренозную сыворотку.

Клиф нахмурился: этот проклятый гук смеет поправлять его!

— А вы чего тут разлеглись?! — накинулся он на утонувших в высокой траве «красных беретов». — Я, что ли, носилки за вас буду мастерить? А ну-ка, ты и ты! Срубите четыре бамбуковых деревца… Хотя нет, стойте! Займет слишком много времени. Снимайте рубахи и дайте мне четыре винтовки! Живо!

Клиф быстро просунул винтовки дулом вперед в рукава, застегнул снятую потную рубаху на все пуговицы.

— Вот так соорудите и вторые носилки. Подъем!

Раненых усадили ногами вперед на импровизированные носилки. Руками каждый обхватил шею переднего носильщика.

— Эй, вы, лодыри проклятые! — гневался Клиф на «красных беретов». — Да возьмите же у носильщиков их мешки! А вы идите не в ногу, чтобы носилки не раскачивались! Чему вас, уродов, только учили! Тихо! Не пищать! А то я вам заткну хайло, не посмотрю, что ранены. За мной! Шире шаг!

Путь был тряский. Раненые стонали.

— Заткнитесь, чертовы образины! — шипел на них Клиф. — А то накличете на нас беду! Странное дело, тот пленный вьетконговец не стонал у нас даже под пытками, а вы сразу же распустили сопли! Молчать у меня!

— Никак не возьму в толк, — пожаловался он Гранту, — отчего это вьетконговцы — стойкие бойцы, а наши сайгонские союзнички не солдаты, а куриное дерьмо!

Вскоре раненые замолчали. Кровь на белых повязках почернела. Засохшие размоины на бинте облеплены зелеными мухами.

— Дали дуба? — спросил Мэтьюз. — Ну и слава богу! Боюсь, что вам меня скоро придется тащить. А я один у вас, как радист, пользуюсь, точно сенатор, неприкосновенностью личности!.. Рация, правда, повреждена, но я починю ее, клянусь богом!

— Нет, они не сдохли, — огрызнулся Клиф. — Просто я выстрелил в них ампулами намбутала, чтобы не орали! — Он с подозрением взглянул на радиста. — А ты не заливаешь насчет рации? Может, просто хочешь продлить мандат неприкосновенности?

— Клянусь богом!

К вечеру раненые «красные береты» почти одновременно пришли в себя и снова застонали.

Американцы отказались тащить цветных.

— Да пусть сдохнут эти гуки! Пусть гук тащит гука!

Грант вскипел, стал укорять соотечественников, но Клиф сказал:

— А почему, собственно говоря, мы должны рисковать жизнью и надрываться из-за этих цветных полутрупов? Вон у тебя в Нью-Йорке сотни штафирок заперлись у себя дома, чтобы не прийти на помощь девушке, которую резал насмерть какой-то бандит!

Четверо «красных беретов», сцепив зубы, тащили раненых бессменно, и это очень скоро сказалось на темпе марша. Пот нещадно разъедал кровавые мозоли.

После захода солнца Клиф остановил своих десантников и распределил ночные дежурства так, что перед рассветом он заступил на пост вместе с Маком.

А потом, когда все встали, чтобы снова пуститься в путь, оказалось, что раненые умерли.

Началось с соляных таблеток, а кончилось…

— Бросьте их! — коротко распорядился Клиф. — За мной!

Но Грант решительно подошел к Клифу и выхватил у того духовой пистолет из-за пояса.

— Сдай ампулы, Клиф!

— В чем дело, Джонни? — осклабился Экс-оу. — Ты, кажется, чувствуешь себя лучше?

— Да, Клиф, я, кажется, чувствую себя лучше. Сдай ампулы.

— Их некому было нести, — тихо сказал Клиф, передавая командиру ампулы в специальной кассете. — Если мы будем тащиться, как черепахи, нас нагонят, окружат. Будь мужчиной, Джонни!

Грант молча пересчитал ампулы. Так и есть: началось с соляных таблеток, а кончилось ампулами с кураре. Кончилось убийством. Каждый сукин сын норовит угробить другого.

Ночью с поста исчез экс-легионер Джек Уиллард. То ли гасконец, столько раз менявший форму, подобно хамелеону, решил, что созрело время для новой линьки, то ли стал он жертвой мести «красных беретов».

Их осталось восемь — четверо «зеленых беретов» и четверо «красных беретов» во главе с первым лейтенантом Дыком. Последний явно подозревал, что его раненые соотечественники умерли отнюдь не от ран. Американцы и вьетнамцы смотрели друг на друга с плохо скрытым недоверием и ненавистью.

Клиф огласил новый приказ: отныне дежурить на стоянках будут парами — один американец и один «красный берет». В любую секунду во мраке мог грянуть выстрел, мог тускло блеснуть кинжал. Достаточно было одной очереди из автомата, чтобы навсегда разрешить локальный национальный вопрос.

Утром Клиф отошел на несколько шагов, кивком позвал за собой Мака.

— Слушай, Мак! Я всю ночь почти не спал, боялся, что нас всех зарежет какой-нибудь «красный берет». Ты меня понимаешь?

— Конечно, Клиф! Что будем делать? Скажи только слово, и я выпущу им кишки.

— Не торопись! Надо, чтобы никто из наших не уснул на посту. А для этого нужно, чтобы каждый из нас, становясь на пост, тихонько вынимал гранату и отгибал усики чеки. Смерть в руке отгоняет сон лучше самых сильных «пеп-пилз». Передай всем нашим! Да пусть так подбирают место для дежурства, чтобы в случае нечаянного взрыва убило не нас, а напарника. Ясно? Помни, что радиус разлета у этих германских гранат — двадцать ярдов!

— Ясно, Клиф! Мы всегда понимали друг друга!

— Не трепись! Дай лучше закурить!

— Я все выкурил, а у Уилларда еще оставалось три пачки!..

В то утро они выкурили последнюю сигарету.

Мэтьюзу было так жалко расставаться с пустой пачкой, что он сунул ее в карман. «Уинстон»… Грант часто проезжал через этот табачный городок, Уинстон, по дороге в Форт-Брагг. Там можно было купить эти сигареты на каждой бензозаправочной станции… Он не стал ругать радиста за то, что тот прихватил с «материка» нестерильные американские сигареты…

Как только тронулись в путь, Грант упал и долго не мог подняться. Над ним склонился Клиф.

— Ты можешь или не можешь идти? — чужим голосом спросил его Клиф.

Он совсем озверел. Настороженные, злые, налитые кровью глаза. С ним надо держать ухо востро. У него дикий вид: крашеные черные волосы, а многодневная щетина на щеках рыжая. Надо подняться и идти, во что бы то ни стало идти.

Все уцелевшие «береты» обступили Гранта. На заросших лицах, покрытых незаживающими гнойниками тропических язв, размазаны пот, кровь и грязь. У каждого палец на спусковом крючке ржавого автомата. Выстрели сейчас кто-нибудь в джунглях — ударят в обе лопатки. И это его знаменитая команда А-345! Это элита армии, цвет Америки! Что толку от всей их блестящей подготовки, от сверхновейшей техники, если в поединке со страхом каждый из них уже потерпел поражение!

— Подъем! —