Глоссолалии хлыстовских пророков могут быть сопоставлены с непонятными речами юродивых и восходят, конечно, к новозаветному тексту о схождении Святого Духа на апостолов в Пятидесятницу.

Описывая происходящее на собрании в доме Андреяна Петрова на Сухаревке, монахиня Варсонофьевского монастыря Евфросиния сказала – среди прочего, – что на собрании «девка Елена Пименова, незнаемо с чего, вертелась необыкновенно и говорила незнаемо что – так, как безумная»[256]. Этот фрагмент текста не содержит знаков препинания – поэтому понять его можно двояко: пророчица говорила нечто, что напоминало речи безумца, или она была безумна – и поэтому говорила что-то невразумительное. Мне ближе первый вариант прочтения, но и в нем грань, отделяющая пророчества и глоссолалии от юродства, довольна зыбкая.

Б. А. Успенский указывает, что дораскольное богослужение включало глоссолалические попевки[257], утраченные после реформы церковного пения. При этом исследователь указывает, что глоссолалии, равно как и многогласие во время богослужения и само непонятное слушателю наонное пение, уподоблялись «ангелогласному пению», которое не было ориентировано на восприятие верующих, но рассматривалось как текст, понятный Богу. Согласно Б. А. Успенскому, традиционно церковная служба понималась «как общение с Богом, а не с человеком», следовательно, более важным было точное произнесение текста, чем его субъективное восприятие[258].

Для нашей темы важно и то, что ушедшие из церковной службы глоссолалические попевки сохраняются в богослужении христоверов, изменяя форму, но сохраняя смысл – «так говорят Бог и ангелы».

Некоторые исследователи предлагают рассматривать глоссолалию как особый язык со своей лексической и грамматической структурами, другие видят в «говорении языками» не более чем знак того, что человек перешел из одного состояния сознания в другое, измененное, и отказываются видеть в глоссолалии язык, поскольку сам говорящий часто не слышит или не запоминает своей речи, следовательно, она не может быть понята как сообщение[259]. Примеры осмысления глоссолалий во время богослужения можно найти в традиции христиан веры евангельской (пятидесятников), которые считают глоссолалии «дарами Святого Духа» и утверждают, что происходящие в этот момент с человеком изменения не только не угрожают его психическому и физическому здоровью, но являются необходимым выражением его мистического опыта[260].

Описания происходящего на собраниях христоверов позволяют предполагать, что основным мотивом, объединяющим эту религиозную группу в одно время и в одном месте, было соучастие в процессе говорения «не от своего ума». «Верьте вы мне с истиною, что во мне дух святой, и это я говорю не от своего ума, но чрез духа святого»[261], – говорили пророчицы Авдотья Тимофеевна и Прасковья в доме Якова Фролова в Москве. По мнению синодальных чиновников, речь шла о симуляции святости или болезни, о подражании юродивому (святому) или кликуше, которая тоже говорила «не от себя».

Можно предположить, что для кого-то из собравшихся важно было узнать свою судьбу, используя отрывочные слова юродивого или кликуши как знак, поданный свыше. Рискнем предположить, что среди этой группы согласников больше женщин. Для кого-то из благочестивых людей (например, для холостых или вдовых мужчин) более важным оказывался поиск пути, который ведет ко спасению. Христовщина отличалась от других аскетических практик, предлагаемых Церковью или староверческими согласиями, тем, что ее требования озвучивали пророки. Если признать, что через пророка говорит Святой Дух, то получаем путь, открытый Богом через Духа Святого, т. е. истинный путь.

«Братец или сестрица, молись ты Богу по ночам, а блуда не твори, на свадьбы и на крестины не ходи, вина и пива не пей, где песни поют не слушай и где драка случится, тут не стой»[262], – говорила московская пророчица Авдотья Тимофеевна в доме Якова Фролова.

Пророчества, наравне с аскетическими требованиями, оказались наиболее устойчивыми элементами христовщины, сохранившимися до XX века.

Глава 4

«Богомерзкая противность»: распространенные мифы о христоверах

Читая документы XVIII века, можно заметить, что с самого начала работы следственных комиссий в Москве и Петербурге их действия были связаны с существованием некоторых устойчивых «антисектантских» мифологем (одним из первых примеров следственного конструкта можно считать указ от 7 августа 1734 года, расставивший, как мы видели, своеобразные акценты в интерпретации образа христовщины[263]). Главными следственными конструктами можно считать:

во-первых, представление об обожествлении наставников христоверов («хлыстовские христы и богородицы»);

во-вторых, представление о существовании в общинах христоверов таинства Евхаристии, альтернативного церковному и составлявшего центр собраний («хлыстовское причастие»);

в-третьих, о том, что ночные собрания заканчивались групповым сексом и кровавыми жертвоприношениями рожденных членами общины младенцев.

Цель данной главы состоит в попытке понять, была ли какая-то реальная основа под этими конструктами или перед нами предстает персонифицированный образ «сектантов», своеобразных сатанистов XVIII века, совершающих «черную мессу» и заклание младенцев и девственниц.

Одним из источников подобных мифологем можно считать полемические труды митрополита Тобольского Игнатия Римского-Корсакова и его преемника митрополита Ростовского Димитрия Туптало.

«Хлыстовское причастие»

Один из следственных мифов утверждал существование в христовщине некоего таинства, которое введено было взамен церковного причастия (назовем эту мифологему «хлыстовское причастие»). Обряд этот отождествляли с описанным у Димитрия Ростовского обрядом «подрешетников», якобы кощунственно воспроизводящих литургию. В «Розыске о раскольничьей брынской вере» (со ссылкой на Игнатия Тобольского) описывается, как из подвала выходила девка с решетом на голове и, подобно священнику на Великом Входе, возглашала: «Всех вас да помянет Господь во Царствии Своем»:

В те же времена [что и капитоны – К.С.] в уезде Кинешемских и Решемских, и на Плесе, явишася иные раскольщики, глаголемыя подрешетники, нареченные тако от учителя своего, его же имяху некоего поселянина, прозываемого Подрешетников, иже, последуя ересиарху Капитону, учаше людей не ходити в Церковь Божию, ни отцев духовных имети, ни к благословению иерейскому приходити, и всех таинств церковных чуждатися. Тии сами в домех своих творяху некия церковные службы по чину иерейскому, не освященни бывше, и младенцы крещаху;

причастие же у них бяше некое волшебно не хлеб, но ягоды, изюм глаголемые, чарованием напоенные, их же причащахуся чином сицевым: изберут от между себе едину девку и в подполье избы введше ю, в цветное платье нарядят, та по часе исходит из подполья, носящи на главе своей решето, покрытое чистым платом, в решете же ягоды изюм; а в избе множество собравшихся мужей, жен и детей.

Вышедши убо из подполья девка с решетом, на главе своей носимым, глаголет по подобию иерейскому: «Всех вас да помянет Господь во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки