Этот документ, подготовленный в Генеральном штабе армии, во многом повторял идеи, высказанные Танэмурой, однако, в отличие от предложения Танэмуры, в нем говорилось о сохранении Кореи и Маньчжурии. Но даже такие уступки пришлись не по нраву Анами. Он настаивал: «Япония не проигрывает войну, поскольку мы не потеряли ни одной внутренней территории. Я возражаю против ведения переговоров исходя из предположения, что мы проигрываем». Ёнай тоже вступил в дискуссию и предложил, чтобы правительство на переговорах с СССР добивалось выполнения только первых двух задач, а обсуждение завершения войны следует на время отложить[96]. После совещания Ёнай пояснил, в чем была суть его спора с Анами. Ёнай сказал Анами: «Достаточно защитить императорский дом, даже если нам придется отказаться от всех территорий, кроме внутренних». Стоит отметить, что Ёнай назвал в качестве обязательного условия только неприкосновенность императорского дома, не упомянув о сохранении кокутай.

Заседания «Большой шестерки» вскрыли фундаментальные противоречия, существовавшие в японском руководстве. Московский вариант был выбран по принципу наименьшего общего знаменателя, притом что цели сторон были совершенно разными: Того надеялся заключить мир, а военные жаждали продолжить войну. Как писал Леон Сигал: «Ключевые проблемы – недостаток ресурсов для продолжения войны и уступки, на которые надо было пойти ради мира, – были проигнорированы, потому что они угрожали уничтожить саму возможность достижения согласия» [Sigal 1988: 54]. Важным последствием принятого решения стало то, что японское правительство, по предложению Того, сложило все яйца в одну корзину и вступило в переговоры с Советским Союзом, отвергнув любые иные варианты. Того, Ёнай и Умэдзу приказали прекратить все частные переговоры, которые осторожно велись с посредниками в Ватикане, шведскими дипломатами и Алленом Даллесом в Берне. Так была обрезана тонкая нить, связывавшая Японию с Соединенными Штатами[97].

Тем временем Мацутани тайно встретился с Анами, чтобы обсудить возможность заключения мира при посредничестве Москвы. Мацутани сказал Анами, что единственным условием, которое должна выставить Япония, соглашаясь на капитуляцию, является сохранение кокутай. По его мнению, при посредничестве Москвы было больше шансов добиться этого, чем ведя переговоры с Соединенными Штатами напрямую. Мацутани полагал, что министр армии согласился с его точкой зрения [Takagi nikki 2000 (22 May 1945), 2: 868–869]. Однако если позиция Анами и смягчилась, то он, безусловно, не собирался идти на те уступки, которые армия считала неприемлемыми.

Фиаско с ленд-лизом

12 мая подкомитет по транспортировке Протокольного комитета по ленд-лизу собрался в Вашингтоне, для того чтобы исполнить указ президента, подписанный двумя днями ранее. Подчиняясь этому указу, подкомитет распорядился остановить поставки в Советский Союз. Портовые службы на Атлантике и в Мексиканском заливе получили распоряжение о прекращении погрузки судов, следующих в Советский Союз, а транспорты, уже находившиеся в море, должны были вернуться назад [Herring 1973: 205; Offner 2002: 44–46; Hellegers 2001, 1: 53–56].

Это решение было принято под влиянием двух факторов. Как указывает Джордж Херринг, после Дня Победы в Европе Трумэн в любом случае был вынужден существенно сократить помощь Советскому Союзу в связи с сильным давлением, оказываемым на него американским общественным мнением. Однако этот шаг также вытекал из желания Трумэна занять жесткую позицию в отношении СССР. Глава Управления внешнеэкономических связей Лео Кроули настаивал на том, чтобы прекратить либеральную политику экономической помощи Советскому Союзу, которой придерживалась предыдущая администрация, и четко следовать правовым положениям, закрепленным в Законе о ленд-лизе. Грю тоже ухватился за возможность изменить курс внешней политики, сделав ее менее уступчивой по отношению к Советскому Союзу. Стеттиниус и Гарриман собирались использовать ситуацию с ленд-лизом для того, чтобы добиться уступок от Советского Союза в вопросе о Польше. Однако Гарриман явно не хотел настолько резкой перемены американской позиции по ленд-лизу, чтобы Советский Союз мог воспринять ее как враждебное действие, направленное против него [Herring 1973: 201; Hellegers 2001, 1: 55; Harriman, Abel 1975: 459–460].

Внезапное прекращение поставок по ленд-лизу без каких-либо предварительных консультаций с советской стороной немедленно вызвало возмущенные протесты Москвы. И. А. Еремин, начальник Советской закупочной комиссии, тут же связался с генералом Джоном Йорком, исполнявшим обязанности председателя Протокольного комитета. Йорк объяснил Еремину, что это решение было принято президентом и связано оно, несомненно, с польским вопросом. Поверенный в делах СССР в США Н. В. Новиков пришел к заключению, что решение Трумэна о прекращении поставок было не случайной ошибкой, а намеренным актом враждебности по отношению к Советскому Союзу[98].

Гарриман пришел в ужас. Как и разговор Трумэна с Молотовым, состоявшийся 23 апреля, решение по ленд-лизу было намного более жесткой мерой, чем все то, что он советовал новому президенту. В конце концов, в отличие от Грю, Гарриман вовсе не стремился к дестабилизации американо-советских отношений, он хотел продолжать сотрудничество с Москвой – только по принципу «услуга за услугу». Гарриман рассчитывал использовать ленд-лиз как пряник в запланированном им задушевном разговоре со Сталиным, в котором он хотел добиться от советского вождя уступок по польскому вопросу. Теперь он боялся, не создаст ли решение от 12 мая у советского правительства впечатление, что Трумэн готов пойти на полный разрыв отношений с СССР [Harriman, Abel 1975: 459–460; Hellegers 2001, 1: 55].

Трумэн тоже был удивлен тем, как быстро его действия привели к ухудшению американо-советских отношений. После этого случая его доверие к Грю было поколеблено, и больше он никогда не полагался на мнение своего и. о. госсекретаря. Гарриману он в дальнейшем тоже не доверял так, как раньше. Теперь Трумэн обратился за советом к Джозефу Дэвису и Гарри Гопкинсу, двум просоветски настроенным консультантам Рузвельта. Он выразил обеспокоенность тем, что прежний курс завел его слишком далеко. После встречи с Молотовым президент спросил у Дэвиса: «Правильно ли я поступил?» Выглядел он при этом студентом, ищущим одобрения у своего преподавателя. Дэвис указал ему на опасность разрыва отношений с Советским Союзом. Если прежде Трумэн пропускал мимо ушей предостережения Стимсона, то теперь он прислушался к словам Дэвиса, что ему «следует не делать поспешных выводов в отношении русских, не судить их строго и пытаться понять их точку зрения»[99].

Пересмотр условий Ялтинского соглашения

В то время как японское правительство определялось с новой японо-советской политикой, в правящей верхушке США тоже задумывались о том, каким должен быть курс американского государства по отношению к Японии и СССР. Хотя первым поднял на высшем уровне вопрос о пересмотре понятия «безоговорочная капитуляция» Форрестол, именно Грю начал активно продвигать мысль о том, что его новая трактовка