— Пожалуйста, виски со льдом.

Барменша поставила перед ним заказ, и Дефендер стал понемногу потягивать виски из стакана, размышляя о превратностях судьбы. Неожиданно его толкнули, и добрая порция алкоголя пролилась на стол. За спиной раздался смех и веселые возгласы. Сержант резко повернулся, думая, что смеются над ним и собрался сказать уже пару неприятных слов. Но только он открыл рот, как толкнувшая его девушка, взглянув ему прямо в глаза, произнесла:

— Извините.

Весь заряд злости мгновенно куда-то испарился. Дефендер, окинув девушку взглядом, кивнул головой, давая понять, что инцидент исчерпан.

Тем временем, гитара одного из «трех поросят» издала последний всхлип, и ее хозяин потянулся за большой кружкой пива, стоявшей на колонке. Чувствительные микрофоны в установившейся тишине уловили перемещение напитка из одной емкости в другую, и зале раздались булькающие звуки. Это развеселило публику, и веселая молодежь громкими криками приветствовала музыкантов. Одновременно раздались крики:

— Танцы, танцы!

— Даешь рок-н-ролл!

Солист поклонился:

— Вы хотите танцевать?

Ответом было дружное:

— Да!

— Так танцуйте!

И трио принялось изображать классический рок-н-ролл. Кто бы мог подумать, что в этих толстяках окажется столько прыти? Публика завертелась под динамичную музыку, разбрасывая во все стороны зажигательные искры веселья. То из-за одного, то из-за другого столика вставали посетители, чтобы присоединиться к танцующим. Ритмичная композиция Чака Берри про паренька из Нового Орлеана, навсегда вошедшая в историю музыки, никого не могла оставить равнодушным. Да вы, наверное, и сами замечали, что когда звучит песня «Джонни Би Гуд», ноги сами так и пускаются в пляс.

Глава 2. Близкое знакомство

Девушки очень подходят для пикников, они скрашивают долгие зимние вечера. Я горячий поклонник женской расы. Но в условиях, подобных нашим, они чистый яд.

Роберт Э. Хайнлайн, «Тоннель в небе»

46°50’37.0″N 96°51’39.0″W

Волны веселья не докатывались только до Дефендера, расправлявшегося с третьей порцией виски. Это был единственный человек, сидевший среди этого моря веселья с хмурым видом и слишком бросающийся в глаза тем, что не прыгал под музыку и не приставал к девушкам. Поэтому местные хулиганы, решив, что у парня не все в порядке с головой, послали к нему Трепача. Они уже настолько привыкли к этому прозвищу своего товарища, что даже забыли его настоящее имя. Эта компания не могла обойтись без Трепача так же, как директор не мог обойтись без секретарши. Этот парень обладал замечательным, просто неоценимым для их компании свойством: так же хорошо, как другие работали кулаками, Трепач владел языком. Он мог часами нести околесицу и не уставать при этом. Он говорил и говорил, вешал лапшу на уши даже тогда, когда его не слушали, порол, бывало, такую откровенную чушь, что даже терпеливый громила Чет, медлительный тугодум, бывало, выходил из себя и легким подзатыльником останавливал своего говорливого товарища. Трепач на время замолкал, контуженный таким дружеским шлепком и обиженно морщился от стоявшего в ушах звона, а Чет, показывая на него пальцем, гоготал: «Смотрите, он похож на бабушкиного Моську».

И действительно, сморщенное лицо Трепача в это время сильно походило на мордашку бабушкиного мопса по кличке Моська. Бабушка Чета любила басни Крылова — она была русской, после большевистской революции переехавшей с родителями в Америку. С тех пор она жила здесь, быстро приобщившись и к языку и к культуре, тем не менее, не забывая и русский язык. На нем она читала Крылова и Пушкина, Чехова и Тургенева, Бунина и Булгакова, и даже пыталась научить ему Чета, но этот вечный второгодник и на английском-то объяснялся через пень-колоду, и бабуля бросила эту затею. Если уж дети не захотели учить такой сложный и ненужный, как им показалось, язык, то внуку он и подавно не пришелся по вкусу. Родители подарили Чету песика, когда тот еще учился в школе, но этот лоботряс совсем не хотел за ним ухаживать, и мопс перекочевал к бабушке, получив кличку персонажа из басни Крылова. Теперь бабушка смеялась, сравнивая Моську и Чета с крыловскими персонажами, глядя, как маленький Моська лает на ее двухметрового внука, когда тот приходит к ней попить чаю и перекусить — у нее всегда было припасено что-нибудь вкусненькое для любимого внучка.

Основная задача, стоящая перед Трепачом, состояла в том, чтобы сделать вывод: стоит ли ввязываться в драку? И если да, то остальные спешили «пощипать перышки» с жертвы. Они не хотели нападать без разведки, и разведданные эти добывал редкостный болтун. Трепач же делал и заключение на основании своих выводов. Желая подкрепить слух о своей непобедимости, несовершеннолетние бандиты всегда нападали втроем или вчетвером, что не очень-то шло вразрез с их понятиями о чести: «Ну, подумаешь: трое против одного. Зато так отколошматим, что и Трепача потом бояться будут».

Бывало, правда, и так, что Трепач ошибался в своих выводах, и тогда получившие достойный отпор хулиганы отыгрывались на нем, мстя за свои синяки. Тут дело уже не ограничивалось одним подзатыльником. После таких воспитательных бесед Трепач, так же, как и его побитые товарищи, ходил с подбитым глазом, разбитым носом или с синяками на теле. Удивительно, но этот дохляк терпеливо сносил побои своих товарищей и никогда не пытался от них отколоться. Может быть ему это нравилось, кто знает, но чем больше он ошибался в своих выводах и чем больше его колотили, тем сильнее привязывался к своим друзьям, принимая эти колотушки, как неотъемлемую часть этой дружбы с садомазохистским уклоном.

Трепач мог разговорить любого, спровоцировав его колкостями и обидными фразами, чтобы по реакции человека определить, принадлежит ли этот клиент к той группе слабаков, которых можно безболезненно для себя «почистить», как они сами называли побои, вымогательства и грабежи, которыми время от времени развлекались.

В этот раз, правда, Трепача ожидала полная неудача. Странный малый в ответ на речь о том, «что такое хорошо», недовольно взглянув на его рожу с редко торчащими щетинками, ответил одним единственным словом: «Отвали», — после чего продолжил изучение своего стакана, на дне которого осталось еще несколько капель жидкости.

Трепачу оставалось только ретироваться. В задумчивости он подошел к своим товарищам и принялся отчитываться перед ними о проделанной работе. Трепач считал себя неплохим психологом и, действительно, мог достаточно точно определить уровень опасности, исходившей от потенциальной жертвы. Но в этот раз его богатый опыт все же позволил ему совершить серьезную ошибку, приведшую впоследствии к весьма плачевным результатам — штатный аналитик банды причислил чужака к разряду безопасных жертв, о чем и доложил своим друзьям:

— Парни, это наш клиент. Он уже набрался, даже не смотрел