чтобы тебя считали?

– Он прилагается к фамилии. – Он подмигивает. – Я не могу быть вечно ноющим, эмоциональным задротом, если собираюсь стать лидером.

Я сосредотачиваюсь на нем. Действительно сосредотачиваюсь. Не засранце Эйдене, короле школы или лучшем нападающем «Элиты», а другом Эйдене. Эйдене Кинге. Наследнике «Кинг Энтерпрайзес».

Если он такой зрелый в таком возрасте и точно знает, как себя вести и что делать, чтобы занять руководящую должность, то, должно быть, в детстве на него оказывалось большое давление.

Социопатами становятся.

Мой позвоночник вздрагивает от этой мысли.

Подвергался ли он… насилию? Не то чтобы это оправдывало то, что он сделал – и продолжает делать – со мной, но это могло бы сложить некоторые кусочки головоломки воедино.

Я делаю глоток воды.

– Твой отец был суров с тобой?

– Ни один из моих родителей не тиранил меня, если ты об этом.

Черт. Я недостаточно мягко изложила свои предположения.

Теперь, когда он все понял, ничего не поделаешь.

– Если это был не отец, тогда кто-то другой?

Он смотрит на меня. Пристально. Энергия, исходящая от него, становится удушающей.

Если бы его глаза были руками, он бы уже задушил меня до смерти.

Официантка останавливается у нашего столика, прерывая этот момент.

– Минеральную воду, пожалуйста, – говорю я.

– Вареные яйца. Бекон. Большой протеиновый коктейль. – Эйден перечисляет, не глядя в меню. – И вегетарианское меню на завтрак с нулевым содержанием жирных кислот.

Мои губы приоткрываются. Я собиралась спросить, есть ли у них какие-нибудь меню на завтрак с нежирными кислотами, поскольку в большинстве ресторанов их нет.

Официантка записывает наш заказ, кивает и уходит.

Я смотрю в лицо Эйдену.

– Откуда ты знаешь, что я ем только такую пищу?

– Твоя тетя готовила вегетарианский ланч, и на твоем столе было печенье особой марки, не содержащее жирных кислот. – Он смотрит на меня. – Кроме того, ты ешь только домашнюю еду в школе.

– Ты наблюдал за мной в школе?

Он игнорирует мой вопрос и наклоняет голову.

– Почему ты не просишь в кафетерии, чтобы для тебя готовили то, что ты предпочитаешь?

Я пожимаю плечами.

– Мне не нравится есть в кафетерии.

– Почему?

– Уровень издевательств там всегда зашкаливает.

Он хмыкает, как будто никогда не думал об этом.

Придурок.

Мои пальцы играют с соломинками на столе.

– Зачем ты на самом деле привел меня сюда, Эйден?

Он ухмыляется.

– Я же говорил. Я угощаю тебя завтраком.

– Ты хочешь, чтобы я поверила, что у тебя нет скрытых мотивов?

– Я лишь хочу накормить тебя. – Он щиплет меня за правую щеку. – Перестань слишком много думать.

Я отстраняюсь от его прикосновения.

– Это немного тяжело, когда ты был моим ночным кошмаром на протяжении многих лет.

Если он думает, что я проигнорирую слона в комнате, значит, у него на уме что-то другое.

– Я ничего тебе не сделал, Отмороженная.

– Ты серьезно в это веришь?

– Верю во что?

– Что ты ничего не сделал! – Мой голос повышается. – Ты подписал мне смертный приговор в тот первый день. Ты знал, что они выберут меня.

– И почему я должен был это знать?

– Вся долбаная школа преклоняется перед тобой. Ты действительно думал, что они оставят меня в покое после того, как ты так красноречиво объявил, что уничтожишь меня?

Он садистски ухмыляется.

– Я не виноват, что меня так любят.

– Ты даже не сожалеешь об этом, не так ли?

– Нет.

Что-то сжимается у меня в груди. Я не знаю, почему я думала, что он проявит хоть каплю раскаяния.

В бесчувственном монстре нет угрызений совести.

Я встаю и бросаю салфетку ему в грудь.

– Спасибо за пояснения. Желаю тебе самого дерьмового дня.

Он хватает меня за запястье и тянет вниз так быстро, так сильно, что я вскрикиваю и падаю обратно на что-то теплое и твердое.

Его колени.

Я сижу у него на коленях.

Мое сердцебиение учащается оттого, что я так близко. Так близко, что мы дышим одним воздухом. Так близко, что я чувствую каждую пульсацию его сильных, твердых бедер подо мной. Так близко, что я почти слышу пульс в своих ушах.

Его лицо находится в нескольких дюймах от моего, так что наши носы почти соприкасаются. Его рука обхватывает мою талию стальным, почти болезненным хватом, и его глаза останавливаются на моих губах, когда он говорит:

– Разве я сказал, что ты можешь уйти?

Мне требуются все силы, что у меня есть, чтобы игнорировать его близость. Я концентрируюсь на его лице, несмотря на желание посмотреть на его губы.

– Я пытаюсь понять тебя, Эйден, правда пытаюсь, но это невозможно. Ты превратил мою жизнь в ад на два года, а теперь хочешь сблизиться со мной даже без извинений? Неужели ты думаешь, что я забуду обо всех этих мучениях просто потому, что ваше королевское высочество так захотело?

Он продолжает облизывать мои губы своим пристальным взглядом.

– Неужели ты думаешь, что у тебя есть выбор, сладкая?

– Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вспоминаю, как я была заперта в душе на пять часов, пока Ким не нашла меня. Я помню, как кто-то украл мою спортивную одежду и мне пришлось притвориться, что у меня болит голова, чтобы не тренироваться в тот день. Я помню, как мне подставили подножку в кафетерии, и моя одежда, лицо и волосы были заляпаны макаронами и соком. Я помню, как меня назвали учительской шлюхой и обвинили в том, что я сплю с кем ни попадя за оценки. Я помню, как меня ненавидели за то, что я – это я!

Я задыхаюсь после внезапной вспышки, мое сердце почти выпрыгивает из груди. Я никогда не думала, что настанет день, когда я выложу Эйдену все, что о нем думаю.

– Мне жаль. – Он даже не пытается сделать вид, будто ему не плевать.

– Ты не имеешь это в виду.

Его беспечное, фальшивое извинение ранит больше, чем его отсутствие.

– Ты сказала, что хочешь извинений, а не то, что я должен быть искренен. Кроме того… – Его пальцы скользят вниз по моему горлу к точке пульса, прежде чем он обхватывает рукой мою шею. Жест нежный, почти заботливый, если бы не непосредственная опасность удушья, как в прошлый раз. – Ты первая причинила мне боль.

– Что?

Официантка возвращается с нашими заказами. Она стоит на небольшом расстоянии, наблюдая за нами с невозмутимым выражением лица. Я сползаю с колен Эйдена, мои щеки пылают.

Эйден отпускает меня с ухмылкой.

Ради бога, неужели она не видит, что мы в школьной форме?

После ухода официантки я принимаюсь