Истошные крики и вопли «убили!», которыми сопровождаются все мордобои в России, прекратил тот самый полицейский в черной шинели, которого только что я видел. Он вытащил из кобуры револьвер и сделав выстрел вверх крикнул громким твердым голосом.

— Порядок!

После короткого дознания, было установлено, что зачинщиком драки являлся Ефим. Его, стонущего, извлеки из-под завалов и, закинув на подводу, отвезли в местную тюрьму. Так как полицейский участок и тюрьма располагалась в здании с больницей, всех пострадавших в побоище отправили туда же.

Моя первая мысль была — бежать. И бежать, как можно быстрее. Но как я мог оставить Ефима? Он, конечно, подвел нас всех, и теперь мы находились под угрозой разоблачения. Вне всякого сомнения, местный становой установит, что в компании Ефима есть еще один человек, и это я. А потом начнутся допросы, расспросы — и все, наша песенка спета. Поэтому бежать и только бежать. Я быстро вернулся в дом Агафьи и собрал вещи. Деньги, ружье, немного провизии на дорогу, вышел на крыльцо и сел на приступок. Ну вот как этого дурня оставить? Мы столько прошли. Столько пережили. Ведь сгинет он здесь, вне всякого сомнения. Да и меня через него поймают, далеко не уйду. Я вернулся в дом.

— А что ваш полицейский, не мздоимец ли часом? — спросил я у Агафьи.

— А как же батюшка, еще какой мздоимец, — посетовала она, — все берет, копейку любую жалует, да и курочкой, али яичком не побрезгует, усе возьмет.

Ну вот и решение проблемы подумал я. Можно было бы и не спрашивать — полицейский в захудалом углу Российской Империи — и не берет взяток. Чушь! Надо выручать идиота Ефима, пока все не зашло слишком далеко. Я взял остатки денег и двинул в полицейский участок.

Полицейский сидел за столом и что-то писал.

— Добрый день, — поздоровался я.

Он поднял голову и с полу прищуром посмотрел на меня.

— Добрый-с. Чем обязан? — ответил он и продолжил писать.

— Я пришел попросить за своего рабочего.

— Какого?

Полицейский отложил ручку с пером на край чернильницы. Я уж решил врать так врать — деваться некуда.

— Дело в том, что я из экспедиции профессора Бенедикта Ивановича Дыбовского, изучаем природу Забайкалья. Я студент энтомолог, я изучаю проявления так называемого клещевого энцефалита, — брякнул я.

Полицейский немигающим взором уставился на меня.

Я призадумался, скорее всего, этот держиморда даже и не слыхивал об этом. И скорее всего, описание клещевого энцефалита в истории болезней было намного позже. Да плевать, чем больше научных терминов и непонятных названий, тем лучше. Я кратко описал ему симптомы энцефалита и понял, что с этой напастью они уже сталкивались и поэтому он сразу проявил некое подобие снисходительного участия в моем вопросе.

— А как же, вы батенька, оказались одни, вдвоем с этим варнаком, столь далеко от экспедиции?

— Дело в том, что Бенедикт Иванович разрешил мне отделиться от экспедиции и собрать образцы клещей, а по пути закупить стеклянную лабораторную посуду, коей у нас оказалось недостаточно. Дал мне в управление этого мужика, Ефима, а тот, после пары месяцев таежной жизни, при первом случае же, пустился во все тяжкие грехи. Прошу, ваш бродь, проявите участие.

— Да-с, ситуация, — понимающе ответил полицейский и вальяжно развалился на стуле.

Он достал папироску и изящно закурил.

— Тут вот какая оказия милейший. Ваш работник разгромил приличное заведение. Хозяин сей ресторации, Аполлон Григорьевич, уважаемый в городе человек, понес значительные убытки. Опять же-с посетители получили пренеприятное время провождение. Посуды побито…

— Я готов возместить, — ответил я, не дав ему развить мысль, — понимаю придется брать деньги из экспедиционных сбережений, но я уполномочен Бенедиктом Ивановичем ими распоряжаться по своему усмотрению. Какая сумма?

Цена освобождения Ефима лишила нас всех денег, что у нас были. Как только ассигнации исчезли в объемном портмоне полицейского, а мы со становым встали, чтобы отправиться другой конец здания, в тюрьму, полицейский нанес удар «под дых».

— Ну как бы то ни было, милейший, я все же хотел бы провести перекрестный допрос с вашим работником, для порядка, в целях, скажем так, установления некой истины, — сказал полицейский, — а там уж свободно ступайте себе восвояси.

Сука, проклятый крохобор, решил подстраховаться после того, как вытянул у нас последние деньги.

Раздался стук в дверь.

— Добрый день, дорогой Сергей Константинович. Давайте, показывайте своих гладиаторов Нероновых. Посмотрим, что за ранения они получили на арене.

Передо мной стоял доктор Бреднев. Я почувствовал, как по спине побежали мурашки, волосы встали дыбом, а ноги предательски задрожали, готовые вот-вот подкоситься. Ситуация их разряда плохой переместилась в разряд самой наихудшей.

— Семён Семёнович! — радостно воскликнул он, — Голубчик, какими судьбами?

— Вы-с знакомы? — удивленно спросил полицейский.

— А как же, — радостно сказал Бреднев, — Семен Семенович мой…

Я не дал ему договорить и бросился ему на шею.

— Антон Герасимович, дорогой мой, — воскликнул я, заключая его в свои объятья, — как же давно я вас не видел. Ставьте, ставьте любезный чай! Не здесь же в участке… Мне столько вам нужно рассказать!

Я отодвинул ошалевшего доктора Бреднева на вытянутые руки и сделал, как бы сказали в Одессе, «умоляющий взгляд». Наверное, от моего жалкого вида и дрожащего голоса, расплакался бы самый жестокий палач, поэтому доктор Бреднев, будучи умным человеком сразу смекнул, что все не просто так.

— Да, да… дорогой вы мой… Семен Семенович, прошу ко мне в кабинет, там все и расскажете.

Неожиданно встреча с Бредневым спасла меня от перекрестного допроса, а Ефима от сидения в местной тюрьме. Хотя я бы сказал, что в самой камере условия были более чем комфортные. Печь, утеплённые стены и большой тюфяк, набитый мягким сеном. Окно, хоть и зарешеченное, но достаточное, чтобы пропускать много солнечных лучей, делая камеру светлой и уютной. Тут же в камере был туалет, отделенный от остального помещения отдельной кабинкой. Доктор Бреднев, осмотрев его и остальных участников битвы, зашил раны, пересчитал выбитые зубы, наложил лангеты на сломанные конечности, смазал ушибы, перебинтовал порезы, вправил одному мужичку челюсть, а Ефима, который совершенно неожиданно оказался самым пострадавшим, перевел в небольшую больничную палату.

Ефим лежал молча, отвернув голову к стене. И даже не