Шрифт:
Закладка:
Минут через десять бабка вернулась, да не одна. С ней девчушка лет четырнадцати. Невысокая, крепко сбитая, в холщовой юбке и меховой жилетке. На голове, само собой, цветастый платок.
— Здрасьте господа хорошие, — затараторила девчонка. — А тётка Агафья просила сказать, что баньку приготовят к вечеру. Да вы располагайтесь.
Ну, слава богу, с этой хоть поговорить можно.
— А скажи-ка, красавица, — перебил я её красноречие, — ты кто такая будешь?
Девица смутилась.
— Так это. Я Дуняша, соседка. Тётка Агафья не говорит, только мычит. Нет, она всё слышит и понимает. Просто в детстве её напугали, вот с тех пор и немая.
Так-так, я с любопытством смотрю на шуструю девчонку. Сероглазая, пухлые щёчки с румянцем, глаза любопытные — просто жуть. И тараторит, не умолкая. Зато вскоре мы узнали, что её отец служит у важного человека, а она почти взрослая и матери помогает по хозяйству. А так как у тётки Агафьи своей баньки нет, то старший брат Евдокии Иван уже пошёл готовить для нас баню на их участке.
— Ефим, у тебя есть деньги? Надо за еду заплатить.
Мой спутник долго ковырялся в кармане, горестно хмыкал и многозначительно смотрел мне в район пупка. Но в конце концов достал полтину, которую я и вручил девчонке. Мы договорились, что для нас на ужин зарежут курицу. Жрать хочется неимоверно. И когда Агафья налила нам по тарелке некой бурды из овощей, то мы с Ефимом дружно накинулись на предложенное. Горячее варево с горбушкой серого хлеба показалось нам изысканным блюдом. Утолив отчасти аппетит, мы поблагодарили хозяйку и вышли на крыльцо.
— Боязно мне, Семён. Как бы не попалили нас, за версту варнаками пахнет. Здесь настоящий город, и становой пристав имеется.
— Ничего, через день нас даже мама родная не признает.
Ближе к вечеру за нами опять прибежала соседка. В небольшом предбаннике суетится парнишка лет семнадцати. Угрюмо зыркнул на нас и махнул рукой. Одёжку забрала Дуня постирать, вместо неё выдала нам чистое исподнее, наверное, отцово. Я и не надеялся на привычную парную. Просто знал, что в наших краях топили всегда по-чёрному. Прогревали парную, дым уходил через маленькое оконце. Стены покрыты копотью, но две полки чистые. И, главное, жар хороший. Ополоснувшись по-быстрому, мы полезли париться.
Сделав три полноценных захода, благостные и чистые, сели к маленькому столу в предбаннике. Здесь нас встретила хозяйка лет сорока. Полная женщина с приятным лицом:
— Сидайте к столу, — куски жаренной курицы, напластанное копчёное сало с прожилками мяса, плошки с соленьями, пышный ноздреватый хлеб и свежая зелень с грядки порадовали наши глаза. Для полноты картины бы четверть с мутным самогоном. Но это чисто эстетическое восприятие, я же понимаю, что мы в стане любопытного врага. Расслабиться категорически нельзя, особенно моему напарнику. Под этим делом он становится буйным и разговорчивым. Спалит нас на раз.
Домой к Агафье шли через огород как два привидения. Оба в белом исподнем. Сытые, после парилки так и хочется раскинуть руки и попробовать взлететь. Вот и шли босиком, а в избе тётка сразу взяла нас в оборот. На лавку был брошен тюфяк, каждому кинула по настоящей перьевой подушке и дерюжку укрыться. Вроде примитивно, но после наших злоключений — просто барская роскошь.
Отрубился почти сразу и даже могучий с подвыванием храп Ефима мне не помешал.
Проснулся, уже было светло. Ефима нет, я сразу сбегал в нужник и заглянул на шум. Забавная картина:
Севостьянов, голый по пояс машет колуном. Позади него куча чурбаков, а в сторонке уже поколотые дрова. Тётка Агафья оттаскивает готовые полешки и аккуратно укладывает в поленницу вдоль стены сарая. При этом она с любопытством поглядывает на потного помощника. Я не присматривался к нему раньше. А мужик крепкий, при работе валики мышц перекатываются по спине и груди. Он замахивается и, крякнув, резко опускает колун.
Приглядевшись к тётке, делаю вывод, что она совсем не старая. Лет тридцать пять, может сорок. Просто одета как зачуханка, в старьё, и держится зашуганно. Лицо и руки в жизни не знали кремов и прочей косметики, вот и постарела раньше времени от забот.
Но, видать, на завтрак Ефим заработал. Хозяйка выставила нам плошку желтоватой от жира сметаны с ломтями хлеба. Умяли всё, даже мыть посуду не нужно.
— Семён Семёнович, я даже не стала стирать вашу одёжку. Уж больно худая.
Да я и сам бы не решился опять одеть эту рванину. Исподнее только на выброс, верхнее тоже. Сапоги вот у меня добрые, ещё послужат. Но однозначно не для выхода.
Дуняшину мамашу величали Гликерией.
— Глаш, тут такое дело, — мне пришлось повторить свою легенду про потерянную экспедицию. — Мне, право, неудобно выйти в народ в таком виде, — и я развёл руками. — Что обо мне люди говорить потом будут. Ты не могла бы нам прикупить кое-что из одежды? Ну, порты там, чтобы не стыдно было выйти, и сверху накинуть что-нибудь, обувь не надо. Сами прикупим.
Женщина подзависла.
— Уважаемая, ну магазины готового платья у вас имеются?
— А как же, конечно. Чай не в деревне живём, — отмерла та.
— Так я мигом, только Дуньке накажу чего делать и сбегаю, — я выдал женщине червонец из своих денег.
Накануне Ефим попытался растопырить пальцы веером и пойти тратить шальные деньги в трактир.
— Фима, ты чего? Совсем крыша потекла? Нам нужно сидеть ниже травы, тише воды. А ты собрался гулять от широты купеческой души. Нахрена тогда в бега подались? Нас сразу местный становой повяжет. Ты вот можешь объяснить, откуда взялись денежки? Да у тебя даже документов толком нет, сплошь подозрительная личность. Повяжут обоих, и пойдём по этапу в кандалах. Деньги не тратим, только те, что у нас были.
А на кармане у меня лежало только 13 рублей с мелочью. Это то, что нам выдали перед отправкой на этап.
Мужик недоверчивым