Потом Хильда встала и посмотрела на Зету – нет, не на Зету, а куда-то в пространство странным невидящим взглядом. А потом глаза ее округлились от ужаса.

– Послушай… – заговорила Зета неуверенно.

Огромными шагами, путаясь в развязавшемся большом переднике, Хильда пробежала мимо Зеты. Ее корзинка осталась в траве, рядом с валуном.

Поднимая корзинку, Зета обнаружила, что частично открывшийся взору после прополки валун – это не валун, вернее, не просто валун.

На камне было выцарапано имя: «Гертруда Заммлер». И над именем едва заметный крест.

XIV

– Да, это трагическая история! – сказала фрау Шварц. – Раньше у нас было две служанки, а не одна. Хильда и Гертруда. Гертруда заболела, и Хильда ухаживала за ней до последнего. Теперь Гертруда похоронена тут в саду. Не пытайся разговаривать с Хильдой про ее подругу. Она ее очень любила и до сих пор не оправилась после ее смерти.

– От испуга она упала в буквальном смысле слова, – рассказала Зета.

– Она очень пугливая девушка, – ответила фрау Шварц. – Но я не могу за это на нее сердиться.

Зета вопросительно посмотрела на пожилую даму, и та продолжала:

– Думаю, после четырех лет тюрьмы человек начинает бояться всего на свете.

Зета нахмурилась.

– Тюрьмы? Неужели?

– Да, они обе сидели в тюрьме, и Гертруда, и Хильда. Ничего особенного. Мелкая кража. Женщины определенной породы легко попадают в поле зрения правосудия. А мы с Артуром решили, что этим девушкам надо дать шанс.

Зета не очень-то поверила, что Артур Шварц способен на сострадание, и решила, что они взяли Хильду с Гертрудой к себе в дом благодаря добросердечию его матушки.

– Но только не говори ничего Хильде, – попросила фрау Шварц, – она чуть что – начинает мучиться угрызениями совести.

Фрау Шварц подмигнула Зете, и та почувствовала волну симпатии к экономке. У Зеты вдруг возникло ощущение, что с ней можно поговорить обо всем на свете, не обдумывая каждое слово, и что фрау Шварц ее поймет.

– Это дурацкая история, – сказала Зета.

– Какая?

– Пьеса, в которой я играю.

Фрау Шварц тут могла бы сказать, что нечего Зете совать нос не в свое дело, что пусть она лучше думает о своей роли, и всё. Вместо этого фрау Шварц на мгновение зажмурилась, подобно кошке, которая вот-вот заурчит. Зета осмелела.

– Вся эта история про принцессу, которая уходит в монастырь, раскаявшись в своих грехах, хотя грехов-то она толком не совершала, только однажды пропустила вечернюю молитву… А потом ее еще и причисляют к лику святых, и умирает она как святая… Тут же нет никакого действия! С такой пьесой мы никогда в жизни не выиграем конкурс.

– Но при императорском дворе эту пьесу разыгрывают уже двадцать лет, – возразила фрау Шварц.

– Тем более пора поставить что-нибудь другое, – сказала Зета. – Какой смысл показывать императору пьесу, которую он уже знает?

– М-да, – задумалась фрау Шварц. – Но есть еще одно соображение. Чисто практическое. В этой пьесе принцесса решает удалиться от мира и не общаться ни с одним человеком и ни с одним животным. Так что на сцене ни разу не появляется больше двух персонажей сразу.

– Ну и что?

– Артуру не приходится управлять двумя куклами одновременно, – объяснила фрау Шварц. – В пьесе есть еще другие роли. В первую очередь король, который оплакивает участь дочери, и, конечно, рыцарь, который пытается вызволить ее из монастыря, и, наконец, дрозд, который воспевает ее причисление к лику святых, но все эти персонажи появляются только в интермедиях. Когда принцессы Эдельмины нет на сцене.

– Но это же так скучно! – настаивала Зета.

Фрау Шварц взглянула на нее. Глаза ее все еще напоминали глаза урчащей кошки.

– Я так понимаю, ты знаешь историю получше?

– Может быть, – ответила Зета.

Часы в передней пробили половину шестого. Они услышали приближающиеся шаги Хильды.

– Мы к этому еще вернемся, – сказала фрау Шварц.

Ужин состоял из жесткой курицы, салата и водянистого картофельного пюре. Они сидели в кухне втроем: Артур, фрау Шварц и Зета. Здесь, в отличие от всех остальных комнат и коридоров холодного неприютного замка, было тепло благодаря жару, исходившему от дровяной печи. Зету разморило. Ее даже не пугал вид кукловода, мрачно смотревшего перед собой.

– Ну как, солнышко, вкусно? – спросила фрау Шварц.

Артур что-то пробурчал в ответ.

Фрау Шварц попыталась отрезать кусочек мяса от своей куриной ножки, но тупой нож только скользнул по жестким волокнам.

– Боюсь, у нашей кухарки сегодня неудачный день, – сказала фрау Шварц.

И даже не день, а неделя, подумала про себя Зета. Питались в замке далеко не по-королевски. Да и вообще все здесь было отнюдь не королевским. Она задумчиво смотрела на нож фрау Шварц. Оловянный, а не серебряный. Потом она взглянула на свой прибор и на прибор в руках у Артура Шварца, которые тоже были из олова.

XV

Конечно, принц поддался на уговоры далеко не сразу. Да Зета этого и не ожидала. Фрау Шварц тоже явно понимала, что потребуется немало усилий, чтобы отговорить сына ставить «Чудесное причисление к лику святых принцессы Эдельмины».

– Разумеется, настоящий марионеточник придает огромное внимание традициям, – начала она издалека. – Ты сам это знаешь. Настоящий марионеточник терпеть не может всяких модных штучек, новинок, которые еще не доказали своего права на существование.

– Конечно, я это знаю, – ответил Артур.

Из его идеальной прически выбилась белоснежная кудрявая прядь, словно от упрямства.

– Но настоящий марионеточник безошибочно чует также дух времени. Это и делает его уникальным. Таких артистов, которые чтут традицию, но при этом чувствуют, какая новинка имеет достаточный потенциал, чтобы создать новую традицию, совсем мало. До боли мало. Я знаю только одного.

– Уф-ф.

– Мы с Зетой в состоянии только выискивать новинки и предлагать их, но оценить, удастся ли на этой основе создать новую традицию…

Артур отвернулся, как оскорбленный кот, но Зета слышала, как в голове у него со скрежетом крутятся колесики.

– И она, что ли, может предложить такую новинку?

– В меру своих способностей, – ответила фрау Шварц, выразительно переглянувшись с Зетой.

Зета рассказала свою историю. Она старалась говорить как можно более сбивчиво, с перескоками и оговорками, то и дело повторяя «как бы мне не запутаться», но следя за тем, чтобы история оставалась узнаваемой. В этом смысле ее рассказ был настоящим шедевром и свидетельствовал о необыкновенной одаренности Зеты Шметтерлинг. Она закончила говорить, когда часы в прихожей пробили половину восьмого. Ни