отнялись, затылок похолодел, и я потеряла сознание.

Состояние обморока – это не сон. В нем не бывает цветных картинок или сюжетов – в нем пустота, невесомость и бездонная глубина. Но возвращение на поверхность всегда сопряжено с мимолетным ощущением ужаса, словно выныриваешь с того света.

Я лежала на полу, спина прижималась к боковине кровати. Рука, оказавшаяся подо мной, очень сильно затекла. Значит, я пробыла в таком положении долго.

Медленно поднявшись, я хорошенько растерла руку и прислушалась. В квартире стояла тишина. Судя по положению дверной ручки, мама пыталась войти. Убрав стул, я приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Везде было темно.

Мама спала, так что путь в туалет был свободен. Но я успела пройти только половину коридора, когда ноги в одних носках неожиданно наступили во что-то мокрое.

Быстрыми шагами, слыша собственное шлепанье, я добежала до выключателя и зажгла свет. Коридор был весь покрыт водой, а на потолке в разных местах скапливались тяжелые толстые капли и падали вниз. Ванная, туалет и кухня тоже были в воде. Гостиная только начала промокать.

Не успев ничего толком обдумать, я кинулась в мамину комнату:

– У нас потоп, вставай!

Мама вскочила и ошалело выбежала за мной. Увидев, что творится, быстро надела халат и, с грохотом отперев свою тысячу замков, вылетела за дверь.

Громко топая по ступеням и причитая на ходу, она поднялась на второй этаж и принялась трезвонить в звонок. Послышался заливистый собачий лай.

И тут – я не поверила своим глазам – с лестницы первого этажа мне навстречу поднялся Артём. Приложил палец к губам и, широко шагая, вошел в квартиру. На ногах у него были резиновые сапоги.

Ни слова не говоря, он быстро сдернул с вешалки мое пальто, завернул меня в него и поднял на руки. Наверху кто-то открыл маме дверь, и она принялась истерично кричать.

Перед тем как Артём вынес меня из квартиры, я успела только схватить рюкзак.

Когда мы отъехали немного от дома, Артём велел мне снять мокрые носки и завернуться в плед.

– Ты ненормальный, – сказала я, чувствуя необычайный прилив счастья. – Как тебе такое в голову пришло?

– Сидел, вспоминал, как мы с тобой познакомились… – Он бросил на меня хитрый взгляд. – Про тот потоп и как ты сразу в меня влюбилась.

– Но у вас там, наверное, ужас? И как только ребята согласились?

– А кто их спрашивал? – Артём довольно улыбался, он был полон энтузиазма и весь светился радостью победы.

– Даже Макс не знал?

– Не-а, но ты за него не переживай. Ему не привыкать. Сейчас воду соберут, а завтра придет уборщица. Я с ней договорился.

– Неудобно получилось.

– Ой, ладно, мы с Котиком и не такое проходили. Позлится немного и отойдет. Он же все понимает. – Артём снова притянул меня к себе и поцеловал в макушку.

С того момента, как мы тронулись, он проделывал это примерно каждые три минуты.

– Я так разозлилась на маму, что опять потеряла сознание, – призналась я. – Повезло, что вовремя очнулась.

– Вообще-то, не очень вовремя. Я просидел на площадке два часа.

– А если бы только мама проснулась, а я нет?

– Она бы по-любому вышла, и я пришел бы и забрал тебя. Какая мне разница, спишь ты или нет? Думаешь, зря пледы приготовил? Там и одежда есть. Моя, правда. Захватил на случай, если ты совсем раздета.

Мы приехали куда-то в центр Москвы, где снега почти не было. Грязи тоже.

Повсюду, украшенные новогодней подсветкой, горели вывески ночных ресторанов и клубов. Остановились возле одного из них.

Оставив машину с мигающими фарами, Артём вернулся через минут семь. В руках у него были короткие золотистые сапожки.

– Это на сейчас. – Он положил мне их на колени. – Утром купим нормальную обувь.

– Откуда они? – Я покрутила блестящий сапог в руках.

– Знакомая дала. Должно подойти. У тебя же тридцать седьмой?

Высвободив ногу из пледа, я всунула в сапог голую ступню. Он сел в точности по ноге.

– Ну и отлично, – обрадовался Артём. – Значит, моя Золушка. Не зря я тебя забрал. Хочешь есть?

Я прислушалась к себе. В последний раз я ела только утром, когда уходила в школу.

– Кажется, да. Но сейчас половина четвертого.

– И что?

– Кто ест в половине четвертого?

– Я. А теперь еще и ты.

Ресторан, в который он меня привез, был роскошный. Хотя Артём сказал, что он «так себе», но зато меня пустят даже в таком виде.

Вид мой и правда оставлял желать лучшего: теплый бежевый свитер и брюки, в которых я ходила в школу, а потом валялась в обмороке на полу.

Но на это действительно никто не взглянул.

– Ты обещал, что я смогу позвонить маме, – сказала я, как только мы заказали еду. – Было бы здорово сделать это побыстрее, чтобы больше не думать.

– Будь по-твоему. – Артём выгреб из кармана горсть сим-карт, взял первую попавшуюся и, вставив в свой телефон, протянул мне.

Услышав мое «алло», мама тут же заговорила сама, не давая вставить ни слова:

– Можешь больше вообще не возвращаться. Знать тебя не желаю. Не дочь, а Иуда.

И сбросила вызов.

У меня отлегло от сердца. Было бы хуже, если бы она начала давить на совесть или на жалость. Но она еще злилась из-за потопа.

– Ты сможешь вернуться домой в любой момент, когда захочешь, – сказал Артём, забирая телефон. – Обещаю. Но это не значит, что я не сделаю так, чтобы ты этого не захотела.

Артёму все было нипочем. Рядом с ним любые проблемы начинали казаться мелкими и ненастоящими. Иногда он просто в это играл, но в большинстве случаев так оно и было.

Он был человеком действия и уверенности в себе. Если проблема и существовала, то решал он ее любыми возможными способами. Как, например, с потопом.

– Дня четыре нам придется в гостинице пожить. Моя риелторша нашла классную квартиру. Но старые жильцы еще не съехали, придется обождать. Ничего?

Я рассмеялась:

– Конечно же, ничего! Только меня могут не пустить в гостиницу. Мне ведь семнадцать…

– Это фигня. Я договорюсь. – Перегнувшись через стол, он притянул меня за затылок и поцеловал.

У него все было так.

Глава 13

Тоня

Если у меня не задался день, говорить об этом было необязательно. Амелин понимал мое настроение по количеству в сообщении слов, скобочек или точек. По скорости ответа, по реакции на его шутки, по музыке, которую я скидывала.

Трудно представить, что раньше люди жили без