мне стеной, за которой я так долго пряталась, но сейчас приходит понимание, что жила в стеклянном пузыре, а не в крепости. Мой прежний мир на грани полного разрушения, но сожалений нет… Пока нет.

И наше с Максом кино, черт возьми, тоже черно-белое, как эта ночная полярная зима, в которой мы оказались, но с красными всполохами пламени.

— Ты такая упрямая, — дышит мне в губы, но не целует, подразнивая. — Ты уже вся моя, а ломаешься, как пугливая монашка.

— Порода у меня такая. «Сопротивляющаяся», — спорю с Максом, реагируя на слова «вся моя» легким спазмом в груди.

Не его я. Надеюсь, он понимает, что хороший секс в богом забытом месте ничего не меняет.

— Породистую сучку нужно хорошенько отмыть от глупых мыслей, — обхватив за ягодицы, приподнимает.

— Где манеры, Довлатов? — копируя тон строгой училки, глухо смеюсь я.

— Сдохли еще до моего рождения. Тебе твоего душнилы мужа мало? — Макс непроизвольно провоцирует меня на очередной укол чувства вины.

Черт, я замужем. Как легко, оказывается, можно об этом забыть, если рядом безрассудный молодой самец, пожирающий меня глазами и телом. Галочка в графе «сладкая месть Олегу» успешно поставлена. Хотя, может, две галочки куда лучше одной? Во мне и правда породистая сучка проснулась.

— Сейчас мне мало тебя, — проводя языком по его губам, признаюсь я, пока он перемещает меня по небольшому домику, погруженному в полумрак.

— Я предупреждал, — хорохорится самодовольный мальчишка. Есть чем гордиться.

— Ты так вкусно пахнешь, — искренне признаюсь я, прижимаясь носом в очерченный треугольник между ключиц Макса. Едва заметный шрам на ключице резко бросается мне в глаза. — А это откуда?

— А это я с мотоцикла слетел лет пять назад, и в меня осколок запчасти прилетел, — успокаивает юный любитель адреналина. — Так сказать, бурная молодость.

— Мы такие разные. Меня совершенно не тянет к экстриму.

— Противоположности притягиваются. Я научу тебя плохому. Только попроси.

Мы попадаем в тесное пространство душевой комнаты. Я нахожусь в легком ужасе от обстановки. Здесь все, как в атмосферно заброшенном доме из фильма ужасов: чугунная ванна, поверхность которой в некоторых местах покрыта ржавчиной. Кран, предварительно открытый Максом, чтобы скорее налить чистой горной воды, выглядит обветшалым и тяжело скрипит при попытке повернуть его. В трубах что-то пугающе грохочет. Надеюсь, нигде не прорвет…

Стены комнатушки выложены старой плиткой, потускневшей от времени и влаги. Потрескавшийся шкафчик с полотенцами и принадлежностями для уборки, украшенный неприметной паутиной в верхнем углу. У меня уходит всего несколько секунд на полное принятие данной обстановки. В этом есть неповторимый шарм — душевность и уют старого домика, где каждая трещинка на ванной, каждая царапина на плитке и нити паутины сохранят эту сумасшедшую ночь.

Такое я точно не забуду. «Рай в шалаше» — это не про меня, но в горячих объятьях Максима здесь и сейчас я гораздо счастливее, чем в самом роскошном отеле мира. Даже хочется, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась.

— Неужели горячая вода есть? Отпусти, дай помыться, — с придыханием трепещу я, поворачивая старый кран душевой, пока набирается ванна.

Максим тем временем прижимает меня к плитке, уже нагретой достаточно теплой водой. Ставит на ноги, вытягиваясь во весь рост надо мной, расправляя плечи. Высокий, мускулистый, пылкий. К такому меня жизнь не готовила.

— Зачем мыться? Теперь ты пахнешь мной, — его губы замирают в нескольких миллиметрах от моего уха.

Макс обнюхивает меня, словно голодный молодой зверь. Волк, дорвавшийся до своей лесной дичи, загнанной в угол. А я таю от его первобытных повадок, потому что о такой обжигающей дикой страсти в браке с Олегом могла лишь мечтать. У нас с мужем ничего подобного лет десять не было. Да кого я обманываю? Именно так — никогда.

Да и мысль о том, что я намеренно иду на предательство, поднимает во мне что-то темное, неприятное, но дико возбуждающее. Нас все равно никто здесь не найдет, не увидит. Все, что случится здесь, навсегда останется в этом крошечном заснеженном доме. И успешно растает с финалом «волшебной ночи в году».

— Я хочу пахнуть чистотой, Макс, — снова занудствую, намазываясь подобием нормального мыла. Спасибо, что не хозяйственное. Мы реально будто находимся в каких-то старинных декорациях, буквально переместились во времени.

— Лучше вернемся к тому, на чем остановились, — Макс шутливо отбирает мыло и обмазывает пенной жидкостью мое тело.

Я едва ли не падаю от возбуждения и эффекта дрожащих ног, когда его руки свободно и умело скользят по моей груди, ребрам, животу и довольно быстро ныряют в чувствительную зону между бедер. А у меня там все умопомрачительной болью простреливает, и, судя по его внушительному стояку,

Макс испытывает примерно такие же эмоции. Мы только потрахались, а у него уже колом стоит. Я в шоке. Вот тебе и двадцать два года. Кайф да и только.

— Ты к такому не привыкла, говоришь? — усмехается Макс, замечая, с какими округлившимися глазами я пялюсь на его упругого красавца.

Я не успеваю ответить, потому что он вдруг резко разворачивает меня грудью к стене и, припечатав одной рукой мои ладони к плитке, другой отвешивает звонкий хлопок по заднице.

Я кричу, но как только он обхватывает меня за ягодицы и с первого раза одним мощным толчком проникает внутрь, мой вскрик превращается в громкий горловой стон. Выворачивает наизнанку от эмоций, в груди печет, полыхает пламенем.

— Привыкай, Снегурка, — шепчет он, пока вода стекает по нашим обнаженным телам, двигающимся навстречу друг другу в интенсивном ритме.

Я выгибаюсь от его напора, закинув голову и обхватив ладонями кран.

Слегка поворачиваюсь и ловлю губами влажный язык Макса, и всасываю в рот, пока его каменный член таранит меня в куда более интенсивном ритме.

Я умру сейчас. Визжу, кричу, извиваюсь в экстазе, ощущая нарастающую волну подступающего оргазма. Он будет таким мощным, я чувствую, на грани боли. Поймать бы его снова.

— Нравится, Саш? — грубым тоном рычит Максим, выбивая шлепками один четкий ритм. — Никто не трахал тебя так? Скажи мне…

— Максим, не надо. Не говори, — в беспамятстве бормочу я, мысленно умоляя Макса, чтобы он никогда не останавливался. Черт, и про резинку забыли совсем. Без латекса ощущать его намного приятнее.

— Отвечай, потаскушка моя, — наматывает влажные волосы на кулак. Черт, какой же грязный у него язык. — Трахали тебя так? — замедляет толчки, делая их более глубокими, с невыносимой длинной паузой. — А так? — вновь рокочет Макс, ускоряя темп до трех влажных хлопков в секунду. Черт, меня сейчас разорвет от такого снаряда.

— Господи, нет, никогда. Только не останавливайся, да, еще, —