— Теперь все в порядке, — произнес он. И это был не вопрос.

— Да, — неуверенно отозвался я.

Харрисон не собирался обсуждать мой словесный понос. В какой-нибудь особенно понурый вечер он просто просеет все, что услышал, через мелкое сито своего восприятия, возьмет все, что осталось, — и внесет это в свою книгу о По. Иное ему не требовалось.

— Похоже, ты кому-то сильно насолил, — произнес он.

Я кивнул.

— Не ожидал таких больших проблем. А уж в такой форме — и подавно.

— Ну, круг подозреваемых достаточно узок. Ричи Саттер, думаю, тот, кто тебе нужен.

— А мне так не кажется. Это не в его стиле. Слишком рискованно, откровенно. Саттер, может быть, и не гений, но тонкость — его конек. Все его усилия направлены на укрепление собственной неприметности. У меня на него ничего нет, и он это знает; мне даже не удалось его разозлить. У него не было причин так рисковать.

Харрисон обдумал мой ответ, крутя баранку.

— Тогда — кто? — спросил он наконец.

— Любой из гостей на вечеринке. Кто-то либо следил за мной с самого начала, либо наблюдал за домом Хартфордов и решил проследить за мной, после того как я ушел оттуда вчера днем.

— Возможно, ее отец.

— Да, — согласился я. — Вполне возможно.

— Или какой-нибудь совсем безбашенный псих. Может быть, он планировал спалить похоронную контору с самого начала, а ты просто очутился не в то время не в том месте, вот и попался под горячую руку. Или под холодную, тут как посмотреть. Может, так он просто хотел еще больше изуродовать ее.

«Хонда» притормозила перед моим домом. Я вышел из нее на холодный октябрьский воздух. Вязы стучались в мои окна, как дети, просящие, чтобы их впустили. Чувствовался запах приближающегося Хэллоуина — времени масок… и коварных розыгрышей.

Едва увидев меня, собаки бросились навстречу, и я еле-еле устоял на ногах под их напором. Ахиллесу вполне хватало роста, чтобы, встав на задние лапы, поставить передние мне на грудь, а вот Улисс, до старости — щенок, кружился у моих ног, оживленно виляя хвостом. На автоответчике меня ждали четыре пропущенных сообщения — одно от спам-машины, компьютеризированным голосом поздравившей меня с выигранной путевкой, три других — от Кэрри. Я дважды прослушал их, но на каждом она говорила одно и то же — тихим, полным напряжения голосом: «Я знаю, что Джек спит с кем-то еще. Вот почему я дала тебе. Ну и еще потому, что мне было хорошо с тобой».

Через полчаса раздался стук в дверь.

Я открыл ее и сразу узнал стоящего на пороге: тот паренек по имени Джон, который не пожал мне руку на вечеринке и позже ушел в спальню Сьюзен, когда я велел ему вызвать скорую. Под глазами у него были темные мешки. Его сальные волосы были растрепаны и собраны в неряшливый узел. Если раньше он казался подтянутым и жилистым, то теперь выглядел сущим анорексиком. Его наскоро выбритые щеки ввалились, покрытые красными пятнами.

Он сказал:

— Я прочитал о том, что с тобой случилось, в газетах. О пожаре… и о Сьюзен. — Он поперхнулся ее именем и в течение нескольких секунд больше ни слова не говорил. Его губы беззвучно шевелились.

— И что?

— Тебе нужна моя помощь, а мне — твоя.

Он весь поник — как будто что-то наконец настигло его, и сил сопротивляться этому больше не осталось. В его глазах я отчетливо видел отражение зверя, на которого охотился.

Глава 8

Мне не понравился тот факт, что он заявился ко мне домой меньше чем через час после выписки из больницы. Я был не в лучшей форме для драки, но мог бы разбить зеркало на стене, если б вдруг пришлось. Я стоял достаточно близко, чтобы подобрать осколки.

Размышляя о том, что он сказал, я искал любой признак, хоть как-то связывающий его с пожаром. Все, что мне было нужно, — проблеск жала, самодовольство в изгибе его губ, насмешливый прищур…

Ничего подобного.

Ветер трепал лужайку, приглаживая траву, словно чья-то рука прижимала ее к земле. Соседские ребятишки катались на роликовых коньках по тротуару, держа под мышками бумажные пакеты со снедью из фастфуда. Джон не обернулся, когда они промчались мимо него, громко смеясь. Листья вились у его ног. У него было такое же бесстрастное выражение лица, как и в ту ночь, когда он направился в спальню Сьюзен, после того как Джордан потеряла сознание у меня на руках. За толстыми линзами его глаза казались холодными, как кусочки сланца, и всецело отчужденными.

— Я любил ее, — сказал он.

— Кто ты такой?

— Меня зовут Джон Бракман. Я был… другом Сьюзен. — Он говорил нерешительно, будто боясь потерять голос. — Мне нравится думать, что я был ее парнем, но это неправда, не совсем так. Во всяком случае, не под конец всего этого. Какое-то время мы были очень близки. Весной. — Было видно, что свою горсть горьких пилюль он уже проглотил и усвоил. За рассыпающиеся отношения держатся обычно из страха одиночества, только лишь для того, чтобы в конце концов излить море слез, утонуть в нем, а затем, возможно, всплыть снова; но так бывает не всегда. Бракман учился жить с потерей, испытывая отвращение к собственной слабости и нужде, заполняя пустоту слишком большим количеством того, что никогда в него не поместится полностью. Не ненавистью или вожделением, как многие. Он взял на себя роль отвергнутого Пьеро, трагической фигуры.

Слабый проблеск решимости промелькнул в его застывших глазах.

— Могу я войти, мистер Фоллоуз?

— Да.

Джон прошел мимо меня, и я закрыл дверь. Он не мог решить, сесть ли ему на диван или в глубокое кресло в другом конце гостиной. После полуминутного колебания он выбрал диван, а я придвинул к нему свой рабочий стул. Джон был не из тех, кто любит действовать, но все же ноги привели его ко мне. Казалось, разыгран стандартный троп фильма ужасов: вампиров нужно пригласить за порог.

— Зачем ты пришел сюда? — спросил я.

— Я же сказал. Мне нужна помощь.

— Ты также сказал, что мне нужна твоя помощь. Это почему же?

Одно слово выходило из него за другим неуверенными шажками умирающего. Все в этом типе было вялым, полуобморочным. Даже биение жилки на его шее казалось каким-то замедленным.

— Мы со Сьюзен встретились в кинотеатре «Комьюнити» еще в феврале. Когда-нибудь бывал там? — Казалось, ему не требовался мой ответ. — Крутили ретроспективу