Шрифт:
Закладка:
— Я хочу убраться отсюда как можно скорее, — признался я.
Он снял очки и пожевал пластмассовую дужку.
— Я бы хотел подержать вас под наблюдением еще по крайней мере пару дней.
— А я хочу уехать утром.
В данный момент ожоги сильно болели, а головная боль вознеслась в казавшийся прежде недостижимым абсолют. Остаться здесь на ночь — вполне разумное решение.
— Кто-нибудь знает, где я?
— Мы связались с вашим другом… хм… Харрисом? За последние два дня к вам пара-тройка посетителей напрашивалась, но тот полицейский, Смитфилд, отказался впускать кого-либо, пока не поговорит с вами. По-моему, кто-то ждет вас прямо сейчас. Время для посещений уже вышло, но в данных обстоятельствах мы сделаем исключение.
Он неуклюже вышел, сварливая медсестра последовала за ним. Джек и Кэрри вошли минуту спустя, споря. Я надеялся, что она не разболтала ему про наши с ней дела. Джек держал Кэрри за руку — самый верный признак того, что они поссорились и были в процессе примирения, ну или делали вид, что мирятся. Кэрри гораздо лучше умела скрывать чувства, чем Джек.
Удивительно, но на нем была полицейская форма. Я видел его в ней всего три или четыре раза за те пять лет, что он служил в полиции. Должно быть, он либо только что закончил свою смену и прикатил прямо в больницу из Бруклина, либо у него было ночное дежурство. Джек был здоровяком и занимал почти весь дверной проем, так что для Кэрри оставался лишь маленький зазор. Ей пришлось исхитриться, чтобы проскользнуть за ним следом и не разжать хватки на его руке; маневр удался.
Кэрри светилась заботой и любопытством, в ее глазах плясали участливые огоньки. Ей до смерти хотелось задать мне миллион вопросов, но я видел, что Джек уже сказал ей не допрашивать меня в таком плачевном состоянии.
— Как дела, дружище? — спросил он.
— Пока держусь, — откликнулся я. Больничная еда на подносе представляла собой самое неаппетитное зрелище из всех виданных за жизнь — что-то вроде полуфабрикатов, только еще и скверно дефростированных, — но мне было все равно. Я сейчас съел бы что угодно, не задаваясь лишними вопросами и не воротя нос.
— Держишься, значит? — Кэрри фыркнула. — По писательским меркам — довольно-таки скупая характеристика собственного состояния.
— Я жив, у меня все чешется, и еще у меня запор.
— Вот, уже лучше, — похвалила она. — Но, похоже, ничто из этого особо не повлияло на твой аппетит.
— После того как меня отучили от маминых вафель, все остальное по сравнению с ними кажется деликатесом.
Джек рассмеялся.
— Я буду иметь это в виду, когда ты в следующий раз заглянешь ко мне на ужин и будешь ныть из-за «слишком сильно обжаренной говядины». И из-за того, что у меня пива нет в холодильнике.
— Пиво — это другое.
Его улыбка гасла на глазах, будто поддерживать ее стоило ему неимоверных сил. Он сжал губы в тонкую полоску — а затем обратился ко мне предельно серьезным тоном; глаза его при этом лучились гневом и страхом.
— Ты уверен, что с тобой действительно все в порядке, дружище?
— Господи, эти бинты… — добавила Кэрри.
— Не так все плохо, как кажется, — сказал я, сглатывая коричневую кашицу со вкусом овсянки и апельсина. Джек хмыкнул. Интересно, это Кэрри его научила издавать эти звуки или она от него эту манеру переняла? Две крупные слезы скатились по ее щекам, когда она наклонилась и поцеловала меня в лоб. Затем Кэрри повернулась, чтобы выйти из комнаты.
— Прошу, не говори Линде! — сказал я ей вдогонку; с меня пока достаточно проблем.
— Уже сказала, — сообщила она, — но я не думаю, что она придет. Не то чтобы тебя это волновало, конечно… — Она зарыдала еще сильнее, закрыла нос платком и убежала.
— Не хочешь ввести меня в курс дела? — спросил Джек.
Именно этого, если честно, я и надеялся избежать — покуда делу не будет придан единственно верный курс.
— Что тебе разболтал Харрисон?
— Немногое. Кэрри права — вы, писатели, довольно скупы на слова. Я только знаю о вечеринке, на которую ты ходил, и о девушке, с которой ты замутил. Мне очень жаль.
Мне вдруг показалось совершенно неправильным, что кто-то, кроме меня, выражает по поводу смерти Сьюзен сожаление.
— Как долго вы здесь проторчали?
— Заходили дважды вчера и разок — сегодня утром. У меня снова ночная смена, так что через несколько минут мне придется уйти, но я решил попытать счастья еще разок. Но лейтенант глядел на нас волком.
— Не видал тут кого-нибудь незнакомого?
— Какую-то высокую блондинку с ямочками на щеках. Она приехала в ту минуту, как только мы с Кэрри вошли сюда.
Джордан.
— Больше никого?
— Нет, а что?
— Кто-нибудь покормил моих собак?
— Это сделала Кэрри. Нашла твой запасной ключ. — Джек нахмурился. — Как-то ты не слишком охотно вводишь меня в курс.
Я подумал, что вполне могу отмазаться от расспросов, сославшись на сотрясение мозга. Мне казалось, что разговор об убийце произведет на него такое же впечатление, как разговор о контрактах с издательствами — на Харрисона. Джек имел дело с этим всю жизнь; он закалился за годы службы в полиции, но в чем-то совершенно растерял хватку, как и я сам. Перемены в нас стали столь существенными, что мы двое уже не могли общаться на определенные темы. Были такие вещи, о которых Джек упоминал мимоходом, но никогда по-настоящему не делился ими со мной; я делал то же самое. Я хотел, чтобы он был на моей стороне, когда я вернусь в строй и продолжу трясти семейное древо Хартфордов, но также я понимал, что он мало что сможет сделать, чтобы защитить меня от Смитфилда или кого-либо еще.
— Прости меня, Джек, — сказал я, на деле не чувствуя ни капельки вины. И даже не из-за того, что мне не хотелось втягивать его в свои дела, — я не ощущал перед ним вины за то, что переспал с Кэрри. Он-то интрижки на стороне заводил не раз и не два и о них рассказывал мне с молодецкой гордостью, как о каких-то личных успехах. А вот с ним я о Кэрри поговорить не мог.
Джек пристально посмотрел на меня. Хмурость исчезла, сменившись чем-то другим, похожим на стыд. Прежде чем я успел сказать что-либо еще, в палату вошла Джордан.
