И мы припустили к маршрутке, успев вскочить за секунду до закрытия дверей. Я впихнул в салон Катю, створки с шипением съехались за моей спиной, чуть не зажевав рюкзак, а потом маршрутка с грохотом и дребезгом тронулась, и мы расхохотались – холодные с улицы, уставшие, с картонными головами от долгого сидения в пропахшей клеем и ацетоном каморке.

Я прошёл к водителю, галантно заплатив за нас обоих. Маршрутку тряхнуло на повороте, и Катя, дожидавшаяся меня стоя, решила-таки сесть. На ухабе лежачего полицейского нас тряхнуло ещё раз, покрепче, и я тоже плюхнулся на ближайшее сиденье.

Кроме нас и водителя в этой поздней, последней, наверное, маршрутке не было никого. Я мог бы спокойно дождаться ровного участка пути и добраться до Кати – как и она могла бы добраться до меня, – но мы оба предпочли остаться на местах. Сидели друг против друга, она – в конце тесного, залепленного рекламками салона, я – впереди, лицом к ней, спиной к водителю. Меня от такой езды слегка подташнивало, но уж больно весело было подскакивать на кочках и перемигиваться с Катей.

Я сдёрнул со спины рюкзак, устроил его на коленях и упёрся в него локтями. Принялся строить отчаянные рожи. Катя в ответ семафорила бровями. Я только теперь осознал, каким тягостным, душным, забитым воспоминаниями вышел вечер в театре. Я словно прожил несколько дней, а то и несколько недель: время тянулось, как жвачка, прицепившаяся к подошве.

Только вынырнув из-под портика и барельефов, я ощутил, как не хватало воздуха. Только тут, в пропахшем бензином салоне, я понял, что там, в театре, был совсем не я.

По рукам прошёлся озноб. Я вцепился в пряжки рюкзака, поднял глаза на Катю, боясь увидеть в ней знакомые, тонкие, неземные черты. Всё это было наваждением. А эта маршрутка, пустая, с подтаявшим снегом в проходе и грязными разводами на стёклах, везла меня к освобождению. Я мчался в свою комнату, в общагу, где всё было если не радостно, то хотя бы предсказуемо, по-человечески, безопасно. Там куклы почти всегда были куклами. Катя была Катей. А я был самим собой.

На остановке «Студгородок» водитель и не подумал затормозить. Видя, как проплывает мимо знакомая будочка, мы с Катей синхронно бросились к кабине, застучали и завопили. Маршрутка, пыхнув, с лязгом затормозила и выплюнула нас в ледяную ночь. Минуя тёмные дворики, мы в обход добрались до крыльца общежития. Я вдохнул знакомые запахи – грязной кухни, дешёвого линолеума, кальяна – и почувствовал, как наконец приходит покой. Весь день я был напряжён, напружинен, ждал подвоха, ждал ухмылки от этого сладкого средоточия зла – кукольного театра. А теперь наконец расслаблялся – слабели пальцы, слабели, почти подгибаясь, ноги…

Стоя в полутёмном коридоре, я сжал на прощание Катину ладонь и уже почти осмелился сделать то, чему часом ранее помешал Коршанский, когда в кармане зазвенел телефон. В пустынном ночном холле, звонок показался оглушающе, угрожающе громким.

– Алло, – видя Катины глаза близко-близко, проговорил я.

– Олег Крылов? – отозвался приятный женский голос. – Принесёте оставшуюся сумму послезавтра. Кинотеатр «Спираль» на Ленина, девять вечера.

– Что? Что? Чего?

У меня, наверное, глаза вылезли из орбит. Катя схватила меня за плечи. А я чувствовал себя стеклянной или резиновой куклой – бесчувственной, застывшей. Олег спрятался где-то глубоко внутри. Но даже там до него добрались.

Если бы они просто сказали «оставшаяся сумма» – я бы, наверное, решил, что это какая-то ошибка. Но они сказали «Спираль». Они сказали, Ленина, девять вечера. Я слишком хорошо помнил, куда отец относил долги.

Мир, только-только устоявшийся, снова разошёлся по швам.

Глава 3. Наталья

Первой мыслью было бежать в полицию. Второй – затаиться, спрятаться, забрать из института все документы и уехать из города. Третьей – идти к Ярославу. Он совершенно точно водился с криминалом и не особо это скрывал. Возможно, он сумел бы что-то придумать, вопрос был только в цене.

Олег сглотнул. Крепко сжал телефон. По телу расходился ватный, тяжёлый дурман неопределённости.

– Ау-у?.. – вопросительно, почти испуганно протянула Катя.

– Прости. Спокойной ночи. Срочный звонок, – не отдавая отчёта, что именно говорит, механически произнёс он. Выпустил её руку и зашагал к себе. Вошёл. Побоксировал воздух. Не включая света, лёг. И уснул – несмотря ни на что, глубоко, быстро, ухнув в сон, как в прорубь. Снилась Катя, снились графики с последней лабораторной, снилось звёздное небо над гладким озером. Никаких долгов. Никаких бумаг. Никаких кукол.

Утром пришло запоздалое осознание. Это было так ужасно, что не вмещалось в картину мира. Мозги плавились. Не может быть. Розыгрыш. Бред.

Не зная, правильно ли он делает и что творит вообще, Олег перезвонил по вчерашнему номеру. Долго шли гудки. Затем ответили – всё та же приветливая, приятная женщина.

– Добрый день. – Он не чувствовал ни смущения, ни стыда; страх, один только дикий, пульсирующий страх. – Меня зовут Олег. Вчера ночью вы звонили мне, чтобы передать информацию насчёт оставшейся суммы. Я хотел уточнить, кто именно просил меня передать остаток, и узнать…

– Олег, здравствуйте, – мягко перебила женщина. – К сожалению, ничем не могу помочь. Я сотрудница агентства «Вместо вас», мы передаём сообщения анонимно, и заказчики не оставляют контактов.

Он зябко погладил себя по руке; волоски встали дыбом. Чувствуя, как стремительно цепенеет внутри, переспросил:

– То есть… Я правильно понял, что вы не имеете к ним отношения?

– Всё верно. Прощу прощения, ничем не могу помочь. Всего доброго.

– И что мне делать? – спросил Олег у замолчавшей трубки.

К кому было идти, у кого спросить совета?

«А я наивно полагал, что отец отдал все долги».

Он даже не знал, какова эта оставшаяся сумма. У него накопились кое-какие деньги, но все они уже были распланированы. Да и вовсе в его мыслях не было расплачиваться за отца. И вообще – выглядело всё это, словно в дурацком шпионском фильме. Явки, пароли, взятки… «Рэкетиры» – с нервным, тоскливым смешком вспомнил Олег. Мысли обволакивала густая, жаркая паника; под мышками вспотело.

Пойти к «Спирали» выглядело самоубийством. Если только этот звонок («Неужели существуют такие агентства?») – не чья-то шутка. Но кто мог так пошутить? Кто мог знать и эту тёмную сторону отца? Олег не мог забыть белое лицо мамы, когда отец отправлялся на эти свои стрелки. Случалось это раз пять-шесть, Олег был ещё слишком мал, но отлично помнил последний отцовский поход…

Перед тем, как отправиться на Ленина, отец взял его с собой и заглянул