— Господин Вейзах, нам показалось подозрительным, что госпожа Сумеш сидит в одной позе с самого утра, — объясняю представителю Службы Правопорядка. — Похоже, она мертва.

Вейзах оглядывается на успевшую собраться перед домом небольшую толпу из соседей, переводит взгляд на окно и хмурится.

— Разберёмся. Прошу вас сохранять спокойствие.

Да мы вроде его и не теряли — спокойствие-то. Госпожа Лавия Сумеш прожила долгую и достойную жизнь, сто лет ей исполнилось давным-давно. Нашим с Делией родителям так не повезло.

Господин Вейзах несколько раз добросовестно жмёт кнопку звонка, выдерживает паузу и заходит. Двери в Дэйноре никто не запирает — зачем? Соседка может принести вам свежеиспечённый кексик и оставить на кухне, или сосед вернёт одолженный журнал. Мы с Делией прилипаем к окну, не оставляя маргариткам ни одного шанса уцелеть. Через стекло видно, как целитель заходит в комнату, осматривает сидящую в кресле хозяйку, ищет пульс, проверяет дыхание и реакцию зрачков на свет. Затем закрывает покойной глаза и нерешительно застывает рядом. Спохватывается, подносит к губам устройство связи, что-то говорит.

— Точно, умерла, — вздыхает Делия. — Сюзи, а кому теперь особняк достанется? У Лавии родственников нет.

Задумываюсь.

— В подобных случаях пишут завещание. Служба Правопорядка установит факт смерти, затребует документы и огласит последнюю волю. Может, госпожа Сумеш всё Храму пожертвовала. Или Музею.

— Или приюту для сирот, — предполагает Делия. — Эх, были бы у меня деньги, я бы её дом купила! Он такой красивый, особенно эти ирисы, что в орнаменте на фасаде.

Пустые мечтания подруги прерывает Инéса Лозьé, соседка госпожи Сумеш, подкравшаяся к нам незаметно и бесшумно. Как у этой госпожи при её необъятных размерах получается ступать настолько тихо — необъяснимая загадка. Вторая загадка — существует ли на свете то, что не вызывает у неё недовольства. Ни один скандал на Кленовой улице не обходится без её участия: то кошки грядки роют, то собаки поздно лают, то соседи громко дышат.

— Прибрал Всевышний гордячку нашу. — Голос у госпожи Лозье соответствует объёмам — слышен на другом конце улицы. — Пожила, пора и на Небеса. Не иначе, в те времена родилась, когда по Дэйнору на лошадях катались.

— Она не такая старая, — моментально ощеривается Делия. — Прошлой осенью сто десять лет отмечала.

Госпожа Лозье, наша с Делией ровесница, снисходительно улыбается.

— Зато жить до двухсот, верно, собиралась. Сколько я ни уговаривала, свой драгоценный особняк продавать отказывалась наотрез. Теперь-то его обязательно на продажу выставят.

— Это мы узнаем, когда объявятся наследники, — уточняю я. — Может, из него музей сделают, как в Хэйзаре.

Тем временем в гостиной госпожи Сумеш открывается портал с россыпью изумрудных огоньков по краям, из которого величественно выступает господин Герг Бежу́, милейший благообразный старичок с шапкой кудрявых белоснежных волос и розовыми, словно у ребёнка, щеками. Вейзах позвал мага?..

— Ой, а почему там маг? — озвучивает мои мысли Делия.

— Так положено, — важно объясняет госпожа Лозье. — Умершего обязательно должен освидетельствовать маг, он же и выдаёт заключение о причине и точном времени смерти… Надеюсь, цена на дом не окажется завышенной. Не хотелось бы выходить за пределы отложенных ста тысяч.

Упоминание о сотне тысяч нагоняет на нас с Делией уныние. Такая куча денег нам даже не снилась. Подруга возвращается к наблюдению за происходящим в комнате, я искоса рассматриваю пышное платье Лозье и её безвкусные золотые украшения. Перетянутые кольцами пальцы похожи на связку колбасок в оболочке, толстая цепь на шее напоминает деталь старинного механизма. Для чего ей особняк Сумеш? Знакомым хвастаться? Оценить его безупречные пропорции Лозье вряд ли способна.

Прочие соседи держатся поодаль. Господин и госпожа Шемéс, почтенная госпожа Казéр, вдова Арнéн и её угрюмая дочь Сафи́на. Оперный вокал Делии переполошил всё ближайшие дома. И ради чего? Чтобы уже этим вечером пошли сплетни о том, что две дурочки растоптали бордюр с маргаритками под окнами мирно почившей старушки!

— Хватит любоваться, — грубо оттаскиваю Делию от окна. — Дальше ничего интересного не предвидится. Заберут тело в морг, огласят завещание, назначат дату похорон.

— Но ведь это я первая подняла тревогу, — упирается подруга.

— Думаешь, тебя за это наградить должны?

— И могли бы — за бдительность. — Делия задирает нос. — Сколько бы ещё Лавия так просидела? Пока разлагаться не начала?

Перед глазами появляется картинка полуистлевшего тела в кресле перед окном. В кремовом платьице и кружевной наколке. Бр-р…

— Хорошо, хорошо, ты молодец. Только я всё равно ухожу. У меня кот голодный.

Всё-таки иметь домашнее животное полезно. Всегда есть повод для оправданий.

***

Дома меня ждёт остывший чай, разодранный диван и безмятежно дрыхнущий на нём кот. Белоснежный цвет шерсти приятно гармонирует с вылезшей набивкой. При моём появлении Пушок не соизволит и ухом шевельнуть. Наказание? За что? Он уже забыл, что натворил. У котов короткая память.

Чайник я ставлю заново. Переодеваюсь в домашнее платье и разогреваю обед. Тишина в доме напоминает мне, почему, собственно, я завела кота. Одиночество угнетает… Нет, не так. Убивает сознание, что ты совсем одна. Потому я прощаю Пушку испорченную мебель, ободранные обои, разбитые вазы и напоминающие дуршлаг листья комнатных растений. Даже клубы шерсти по всему дому, с которыми не справляются никакие заклинания! Треть своей зарплаты я трачу на бытовые амулеты, на специальный кошачий корм, на игрушки, попадающиеся потом в самых неподходящих местах, и на когтеточки, которые Пушок игнорирует. Но это лучше, чем приходить в пустой дом.

Домик, доставшийся мне от родителей, старенький, одноэтажный. Крошечная кухня, примыкающая к ней столовая, она же гостиная, спальня и малюсенькая ванная комната. Есть ещё чердак, забитый всяким ненужным хламом, но я туда не забиралась лет пять, опасаясь подниматься по скрипучей ветхой лестнице. Проломится подо мной, кто будет ухаживать за Пушком?

Если бы королева Верения путешествовала по Скрэйтару, заскочила в Дэйнор, и прямо перед моим домом у неё сломался каблук… Я вынесла бы Её Величеству стул, а когда в благодарность она поинтересуется, какой закон королевства мне хочется изменить — не задумалась бы ни секунды. Запретить рожать детей после семидесяти лет — несмотря на все успехи в омолаживающей магии и целительстве! Тогда девятнадцатилетним девушкам не придётся хоронить скончавшегося отца, за ним — не пережившую разлуку мать, а потом бросать учёбу и работать в кондитерской без надежды что-либо изменить в своей жизни. Наверное, я жестока, и королева, обзавёдшаяся наследником в семьдесят три года, меня не поддержит. Но вот уже тридцать лет, с половины девятого утра до пяти вечера, я