от меня вежливости «сказочной принцессы», потому что именно он прервал мою «сказку», длившуюся целых пятнадцать лет. Он пытался убить меня и причинил мне боль, которую я никогда не забуду. Даже зная о том, что он всего лишь исполнил приказ милорда, я не могла забыть той боли, которую испытала, и безумного страха, порожденного ожиданием смерти. Мое возвращение из мира, которого нет на земных картах, состоялось благодаря этой боли и моему желанию выжить.

Истекая кровью от неглубокой, но весьма неприятной раны, брошенная Анжеем умирать под ночными звездами чужих созвездий, я испытала глубочайший страх перед смертью. Именно он заставил меня вернуться домой.

Я никогда не смогу забыть, как лежала на траве и вдыхала ее морозный запах, и он напоминал мне о временах моего детства, проведенных в деревне, когда всей семьей мы отправлялись на сенокос, и закончив его, дружно валились на свежескошенную траву. Лежа на ней, я наблюдала за белыми облаками на голубом небе и аромат луговых трав сводил меня с ума. Самые счастливые воспоминания моего детства поддерживали во мне жизнь и я нашла в себе силы, чтобы перевязать рану, а затем разозлиться.

Страх породил ярость и гнев, и мое тело сломало преграды между двумя мирами и вернулось к началу своего путешествия — в тот самый день и час, когда родной мир перевернулся для меня. Но я вернулась домой одна, навсегда оставив друзей и врагов в том мире, который покинула. По крайней мере, я думала, что навсегда…

У меня были друзья там, но их не было здесь, и помощь ко мне придти не могла. Куда бы ни направлялся самолет — его пункт назначения был конечным не для него, а для меня. И я понимала, что ступила на свой последний путь. Вот только не знала, как долго идти по нему и какая боль ожидает меня в конце. Единственный вопрос бился в моей голове и рвал мои мысли на части: как милорд нашел дорогу в мой мир? Я почти застонала от этой мысли и стиснула зубы, чтобы не простонать вслух и не задать свой вопрос Анжею.

Милорд вернулся из кабины пилота и удобно устроился в кресле напротив. Его пальто полетело и приземлилось рядом с моей шубой. Тоже мне, Соколиный глаз. Иронию покрепче я изгнала прочь даже из собственных мыслей. Иногда милорд очень хорошо умел их читать. К тому же я знала, что испугана и потому злюсь на весь окружающий мир. Неудачная попытка овладеть собой и абстрагироваться от страха — вот, что являлось истинной причиной моей несдержанности и даже грубости по отношению к Анжею. И я вдруг поймала себя на том, что мысленно извиняюсь перед ним, словно пережитое прошлое вдруг перестало иметь свое значение.

Заурчали моторы, самолет двинулся с места и начал свой разбег. Толчок — и мои уши на мгновение заложило. Мы взлетели, огни за бортом окончательно погасли, капитан закончил приветственную речь, и я наконец-то смогла вновь посмотреть в глаза милорда. Они ответили мне знакомой улыбкой и я успокоилась, как будто все мои чувства внезапно уснули или умерли. Я поняла, что дальнейшая судьба отныне мне неподвластна и только милорд является первым после Бога на этом воздушном судне…

Анжей ушел в хвост самолета, но очень быстро вернулся с подносом и бокалами. Милорд налил мне немного джина, смешал его с тоником, добавил льда — именно так, как мне нравилось. Сам предпочел коньяк, чем весьма удивил меня. В прежние времена он не пил ничего, кроме вина. Анжей налил себе воду. Они оба выпили — каждый из своего бокала, и я в сотый раз позавидовала выдержке и самообладанию милорда и поспешила сделать глоток, пока его спокойствие не переросло в нечто иное. Именно в таком состоянии он легко принимал решения, от которых мне хотелось удрать или забиться в самую дальнюю нору сумрачного леса Ночных земель — страны, где правил его отец.

Алкоголь придал мне сил, вызвал облегчение и некоторую раскованность, но усталость, в конечном итоге, победила меня. Пережитое эмоциональное напряжение даром не прошло и я могла лишь смотреть, как милорд молча потягивал свой коньяк. Не хотелось шевелиться, не хотелось говорить, и я была благодарна ему за это молчание, изредка поглядывая в иллюминатор, скрывающий ночь и бездонную темноту.

Сон подкрался ко мне незаметно, как только опустел бокал — моя вторая порция «успокоительного» на сегодня. С каждым глотком усталость усиливалась, но мне было все равно. Подсыпать яд в вино не входило в привычки милорда, и я была спокойна, глотая холодную и прозрачную жидкость. Добавлять же снотворное вообще не имело смысла — я и так валилась с ног от усталости и напряжения. И все же в алкоголь что-то добавили, иначе, чем объяснить, что все самое интересное относительно места и времени нашего прибытия я пропустила…

Проснувшись в огромной и холодной комнате, серые стены которой уходили в высокий потолок, вглядывающийся в меня огромными и печальными глазами размытых человеческих лиц — бледных останков когда-то прекрасной и яркой мозаики, я несколько мгновений ощущала мерный гул самолета, под который уснула. Но быстро пришла в себя. Остатки сна покинули мое тело, которое вдруг задрожало от страха, крадущегося по серым стенам и образующего кольцо вокруг меня. Мой затылок похолодел от его незримого присутствия, и я покинула постель прежде, чем он успел набросить на меня свои липкие сети и окончательно поглотить разум, отчетливо понимающий, какая тьма надвигается на него. Где-то в глубине души я понимала, что мне остается лишь плыть по течению и покорно ждать дальнейших событий. Но сама мысль о покорности и безволии была мне неприятна и порождала желание сопротивляться милорду до самого конца.

В своем мире я не могла вызвать его на дуэль, но мне очень хотелось, словно смерть со шпагой в руках могла восстановить мое превосходство над собственным страхом. Даже мысли о своей семье я запрятала в абсолютно бездонный и самый далекий колодец своего подсознания в надежде победить или оправдать свое бездействие.

Глядя на себя в зеркало в ванной комнате, я искала в себе следы привычного самообладания. И в какой-то момент удовлетворенно отметила, что спокойствие и контроль над эмоциями снова возвращаются ко мне. Я не собиралась плакать или кричать и не могла позволить чувствам победить себя, особенно с учетом моего настороженного отношения к людям истеричным и несдержанным.

Сколько себя помню, любой голос с повышенной интонацией и требовательными нотками вызывал