— Что-то Бийские поведали, что-то слышал от Остромирова и Граца. А кое-чему Яговичи с подачи князя Старицкого целенаправленно обучили, когда я во всю эту потустороннюю муть вляпался, — признался я. — Да и как иначе-то? Со всей творящейся вокруг чертовщиной, знаешь ли, желание ничего не знать и крепко спать может привести к очень печальным последствиям. Да и приводит, — я вздохнул и, как бы в подтверждение своих слов, развёл руками, указывая на обстановку вокруг.

А вечер тем временем вступал в свои права. Солнце почти скрылось за окоёмом и вокруг нас уже царили зеленоватые сумерки, наводившие меня на воспоминания о далёком уже прошлом и характерной для некоторых ПНВ[1] подсветке. Впрочем, это сходство было очень отдалённым. Стоило солнцу исчезнуть с небосклона, и опустившаяся тьма вовсе перестала отличаться от привычной по прошлому миру ночи. Ну, почти. Я поднял голову вверх, но, несмотря на отсутствие облачности, не смог рассмотреть на небе ни единой звезды, хотя даже отошёл в сторону от горящего костра, чтобы его свет не застил. Вотще. Зато я сумел увидеть пару бледных отливающих уже знакомым слегка зеленоватым светом лун. Правда, здешние спутники выглядели значительно мельче нашей луны, или же их орбиты пролегали на большем расстоянии от планеты. Тем не менее, зрелище оказалось весьма занимательным. А уж когда тёмное небо один за другим перечеркнули несколько длинных росчерков, стало ещё интереснее.

— Болиды? — уставившись в небо, предположила Света.

— Болиды ТАК не летают, — покачал я головой, ткнув пальцев в сторону одной из световых «стрел», вдруг резко изменившей траекторию полёта. На миг замерев на месте, зеленоватая звёздочка полыхнула яркой вспышкой и, заложив пологую дугу, скрылась за горизонтом. — Всё страньше и страньше…

— Ты тоже читал этого островитянина? — удивилась моя подруга.

— А?

— Шарль Додсон. Это цитата из его сказки «Алиса в Стране Чудес», — пояснила Света.

— А разве её не Кэррол написал? — почесал я затылок.

— А, это псевдоним! — отмахнулась девушка. — Он его взял, чтобы не испортить себе репутацию. Ну как же, знаменитый математик и философ, профессор и диакон Оксфордского университета пишет детские сказки… Невместно, видите ли, столь уважаемому лицу заниматься таким легкомысленным делом. Эти островитяне такие смешные! Порой даже не верится, что они один народ с материковыми французами. Те хоть и жадны порой до изумления, да и юмор у них бывает… туалетный, но подобную ерунду ущемлением достоинства не посчитали бы точно. Наоборот, в метрополии своих писателей любят и ценят. Будь то созерцатели[2] или беллетристы, сказочники или журналисты. А уж к какому сословию они принадлежат — дело десятое. Островитяне же… нет, ты представляешь, они серьёзной литературой считают побасенки, в которых местная знать описывает события и случаи из своей реальной жизни, подчас весьма неприглядные! И чем завуалированнее будет подана история, тем лучше. Ну, бред же! А действительно талантливых писателей шельмуют… вот и пришлось Шарлю Додсону взять псевдоним. Говорят, по совету своего первого издателя, каледонца Эдмона Ятса.

— Ой-ёй… Светочка, солнышко! Слишком много информации… — я схватился за голову в деланном ужасе. Но, заметив взгляд подруги, улыбнулся. — И откуда ты о них столько знаешь-то, а?

— Интересно было, — пожала плечами девушка. — Мне мама в детстве читала сказки про Алису, потом я подросла, перечитывала их сама, пожелала найти другие произведения Додсона, да и о самом писателе хотелось узнать побольше. Вот, например, ты знаешь, что он даже к нам в Россию приезжал? И его здесь, между прочим, принимал митрополит Новгородский и всея Руси Филарет! Додсон даже дневники оставил под названием: «Дневник путешествия в Россию одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года»… Ну, они же ведут исчисление от Рождества Христова, потому и год такой… Самое забавное, что это вообще была единственная поездка Додсона за пределы родного острова. Больше он никогда никуда не ездил.

Я слушал Свету, прижимал её к себе и всё больше убеждался, что девчонка просто боится. Боится и заговаривает зубы, чтобы только не думать о происшедшем с нами казусе… А ведь так и до полноценной истерики недалеко. Я обнял её за плечи и бросил взгляд на двухвостого. Тот, оторвавшись от вылизывания опустевшей кастрюли, ещё четверть часа назад полной ухи, тихо муркнув, скользнул Свете на колени и умиротворяюще затарахтел. Пальчики девушки вцепились в его шерсть, а сама она уткнулась носиком мне в плечо и тихо-тихо заплакала.

— Ну-ну, солнце моё. Не переживай, прорвёмся, — не психолог я и… как нормальный мужик женских слёз попросту побаиваюсь. Но тут ведь и деваться некуда. Не сбежать же! — У нас есть связь с нашим миром и специалистами, занимающимися именно проблемой перемещения между мирами, имеется даже прибор для открытия порталов. Так что, выберемся, Светик. Обязательно выберемся.

Ну, в самом деле, не объяснять же плачущей испуганной девушке, что Грац с его людьми искали решение совсем другой задачи, и если бы не интриги Остромирова, мы бы сюда и вовсе не попали. Ни к чему это. По крайней мере, сейчас.

— Я тебе верю… Ероша… а расскажи мне о своём мире, пожалуйста, — сквозь слёзы попросила Света. Ну, уже хорошо. На контакт идёт, в себе не закрывается, даже отвлечься пытается. Может, пронесёт?

— Мой мир… мой мир теперь тот же, что и твой, — тихо произнёс я. — А то место, где я родился… оно осталось в прошлом и я об этом совершенно не жалею. Но если ты хочешь, расскажу о нём. Начнём с отличий?

— Давай, — не пытаясь выбраться из моих объятий, Света завозилась, устраиваясь поудобнее.

— Ну… пожалуй, начать нужно с того, что твой и мой бывший миры когда-то были параллельными. Те же страны, те же исторические персонажи, те же процессы в обществе… Но, были и различия. Здесь не тот полководец выиграл битву, там подписали не тот документ. И эти различия нарастали. Но если бы дело было только в них, оно бы и ничего. При прочих равных, наши миры, наверное, так и оставались бы похожими друг на друга, как родные братья, но… было одно кардинальное различие, напрочь ломавшее это сходство. Видишь ли, в моём прошлом мире отсутствуют философия и естествознание. Точнее, под этими словами понимаются совершенно иные вещи. Философов того мира, например, здесь называют созерцателями.