Но Гослинг стоял на своем. — Возможно. Но представь себе, что эта болезнь появилась в Лондоне, и половина мужчин не работает — как ты думаешь, что было бы с вами, женщинами?

Мисс Гослинг совершенно неспособна была к разрешению таких отвлеченных задач. — Ну, разумеется, — ответила она, — все знают, что женщине не обойтись без мужчины.

— Ага! Вот видишь. Вот то-то и оно, — торжествовал Гослинг. — И вы, девочки, не забывайте этого.

Милли хихикнула, а Бланш сказала: — Хорошо, папочка, не забудем.

«Девочки» снова занялись своими вычислениями: они теперь вычеркивали все, что не было «безусловно необходимым». На бумаге пять фунтов оказывались суммой очень маленькой.

Гослинг снова углубился в газету, которая скоро выпала у него из рук. Жена его подняла голову над шитьем и многозначительно приложила палец к губам. Бланш и Милли понизили голоса до шепота: глава семьи, работник и добытчик предался послеобеденному отдыху, оберегаемый подвластными ему и подопечными женщинами.

В эту минуту в Лондоне было, наверное, не меньше четверти миллиона таких добытчиков, которые, хоть, может быть, и разошлись бы в мнениях с Гослингом касательно реформы тарифов, или талантливости министра Государственного Казначейства, но в том, что он высказал в этот вечер, по существу, были бы с ним вполне согласны.

III

В половине десятого двойной стук в дверь известил о прибытии последней почты. Милли вскочила первая и побежала вынимать письмо.

Мистер Гослинг открыл глаза и уперся мутным, как у пьяного, взором в камин; затем, не шевеля остальными членами, машинально потянулся левой рукой за упавшей газетой. Ощупью нашел ее, поднял и сделал вид, будто читает; но глаза у него сами собой слипались.

— Это почта, дорогой мой, — сказала миссис Гослинг.

Гослинг зевнул, широко раскрыв рот. — Кому письмо? — спросил он.

— Милли! Милли! Почему ты не несешь писем сюда?

Милли, не отвечая, медленно вошла, держа в руках письмо, которое она внимательно рассматривала.

— Кому письмо, Милли?

— Папаше. Из-за границы. Почерк как будто знакомый, но никак не могу вспомнить, чей.

— Давай сюда письмо — вот и узнаем, девочка, — решил Гослинг, и Милли неохотно рассталась с заинтересовавшей ее загадкой.

— И мне этот почерк знаком. — И Гослинг тоже, вероятно, предался бы разным догадкам и предположениям по этому поводу, если б не его дамы.

— Ну, папаша, что же вы не распечатываете? — торопила Милли, а миссис Гослинг поверх очков смотрела на мужа, говоря: — Наверное, это деловое письмо — ведь оно из-за границы.

Наконец, письмо было распечатано.

Все три женщины впились глазами в лицо Гослинга.

— Ну! — не выдержала Милли. — Что же вы, папаша, не говорите нам, от кого письмо?

— А вот угадайте. Ни за что не угадаете.

— Кто-нибудь из знакомых?

— Да, и джентльмен.

— Ну, папаша, говорите же.

— От мистера Трэйля, нашего бывшего жильца.

— О, Боже! Это от нашего привередника? Я думала, его давно и на свете нет.

— Он уже четыре года, как уехал от нас, — вставила миссис Гослинг.

— Даже целых пять лет, — поправила Бланш. — Я помню, что, когда он жил у нас, я делала высокую прическу.

— Что же он пишет? — поинтересовалась Милли.

— А вот что: «Дорогой мистер Гослинг, наверное, вы удивитесь, получив от меня весточку после пяти летнего молчания…

— Я говорила: пять лет, а не четыре, — вскричала Бланш. — Читайте дальше, папочка.

Папочка продолжал читать: — «… но я все это время странствовал по свету, и у меня не было возможности вести переписку. Теперь пишу, чтобы предупредить вас, что через несколько дней я буду в Лондоне и не прочь был бы опять снять комнату у вас, если найдется».

— Мне кажется, он мог бы написать об этом мне, — слегка обиделась миссис Гослинг.

— Конечно, — согласился ее муж. — Но этот Трэйль всегда был чудаком.

— По-моему, он с пунктиком, — вставила Бланш.

— И это все? — спросила миссис Гослинг.

— Нет. Дальше он пишет: «Не могу дать вам адреса, так как, сейчас еду в Берлин, но побываю у вас лично в первый же день приезда. В Восточной Европе сейчас не безопасно. В Москве было уже несколько случаев заболевания новой моровой язвой, но власти всячески замалчивают это и не позволяют об этом писать в газетах. Искренно ваш, Джаспер Трэйль».

— Еще чего выдумал! Надеюсь, не возьмете же вы его теперь платным жильцом? — сказала Бланш.

Гослинг и жена его задумчиво переглянулись.

— Положим… — начал было Гослинг.

— Он может занести заразу, — подсказала миссис Гослинг.

— Ну, этого бояться нечего, но жильцов-то нам теперь не нужно. Пять лет назад, когда я еще не был заведующим…

— Ну, разумеется, папаша. Что сказали бы соседи, если бы узнали, что мы опять сдаем комнаты?

— Я сам об этом думал. Но, все же, пусть зайдет, так просто, в гости. Тут дурного нет.

— Конечно, — поддержала миссис Гослинг, — хотя я все же нахожу, что ему следовало написать об этом мне.

— Я вам говорю: он с пунктиком, — повторила Бланш.

Гослинг покачал головой. — Ну, это вы напрасно. Он малый с головой.

— А что, девочки, не пора ли бай-бай? — спросила мать, откладывая свое штопанье.

Гослинг опять зевнул, потянулся и грузно поднялся с кресла. — Я, по крайней мере, не прочь. — Он опять зевнул и пошел обходить дом, как всегда делал это перед сном.

Вернувшись в гостиную, он поцеловал дочерей, и они вместе с матерью пошли наверх. Гослинг заботливо вытащил из огня наиболее крупные куски угля и пригреб их к решетке, свернул коврик, лежавший у камина, убедился, что окно заперто на задвижку, погасил лампу и последовал за своим «бабьем».

— Курьезная история с этой новой эпидемией, — говорил он, раздеваясь, жене. — По-видимому, одни только мужчины заболевают ей.

— Ну, в Англию ее не пустят.

— Не пустят-то не пустят — это само собой разумеется, но, все-таки,