Бхимадаса продирался сквозь бурелом, не разбирая дороги. Какие змеи! Какие пауки и многоножки! Сзади угрожает опасность пострашнее. От укуса гадюки есть противоядие, а кому известно лекарство от пробившей легкое стрелы или удара мечом в живот.

Он остановился, прислушался. Тихо, сквозь чащу никто не ломится. Вытерев пот со лба, подождал, пока в груди замерли глухие толчки. Несколько раз глубоко вздохнул, огляделся.

На ветках деревьев суетились маленькие зеленые попугаи. С лианы на лиану резво перескакивали черные мартышки с шапкой золотисто-коричневой шерсти на голове. Пятнистая вертишейка, прыгающая по земле вокруг термитника, взъерошила перья и зашипела на него словно змея. Среди бамбуковых побегов мелькнул бурым оперением кукаль, держа в клюве ящерицу.

Лес жил обычной жизнью. Привычные звуки и запахи успокаивали гонда, вселяли уверенность, придавали сил. Вздохнув с облегчением, Бхимадаса поправил рупан, затем двинулся в сторону Нармады, думая о неожиданной встрече: «Хм… Иешуа. Странное имя».

Глава 1

Бхарукачча, Капиша, Шурпарака, 84-й год эры Викрама, месяц магха[21]

Когда сидящий перед Иешуа гребец тянул весло на себя, его лопатки сходились. Он приподнимал подбородок и вжимал шею в плечи, отчего под затылком собирались белые от соли морщины. А когда толкал рукоятку вперед, ребра можно было пересчитать. Казалось, еще немного, и кожа лопнет, не выдержав напряжения, словно гнилая ткань.

Жалкое зрелище, так еще и ладони обмотаны грязными тряпками, которые от засохшей крови стали похожи на куски коры.

Грязная спина товарища – вот и все, что иудей мог видеть, ворочая целыми днями весло на одномачтовой коландии[22]. Вот уже два месяца. Другие гребцы выглядели не лучше: худые, исполосованные плетью тела, гримаса страдания на лицах…

Свинцовая пластинка величиной с ладонь оставалась единственной памятью, связывавшей его с прошлой жизнью. Когда в Хайберском ущелье караван Бен-Циона попал в засаду, разбойник хотел сорвать ее. Но кожаный шнур выдержал рывок. Не желая возиться с бесполезным куском металла, бактриец плюнул и отошел в сторону.

Семь лет спустя Иешуа снова попал в плен, теперь уже к ассакенам. Один из них, осмотрев амулет, скривил губы: пусть раб носит, если хочет. Иногда он брал ее в ладонь, подносил к глазам и шевелил губами, произнося давно заученный текст…

Судну требовался ремонт. Тиковые доски скреплялись веревками из кокосового волокна. Они хоть и не впитывали соленую морскую воду, но успели размочалиться от постоянного трения, вызванного качкой. Да и бортовые швы нужно было заново промазать смесью извести и древесной смолы.

Вода просачивалась в трюм через щели в обшивке, пазы для тросов и весельные порты. Стекала ручейками под ноги, где бултыхалась вонючей теплой жижей. За день собиралось столько, что иногда гребцы сидели в ней по пояс. На стоянке, вместо того чтобы отдыхать, они полночи вычерпывали грязь кожаными ведрами. В трюме стоял смрад от шпаклевки, немытых тел и застоявшейся мочи.

Как только ассакены заняли Бхарукаччу, большая часть портовых плотников разбежалась кто куда, лишь бы не работать на варваров: шудра может заслужить благородное происхождение в следующей жизни, только прислуживая высшим варнам[23].

Оккупантам теперь приходится самим латать большие морские коландии, в чем они не особенно преуспели. А как иначе? Без флота не обойтись: андхры так и норовят увести греческие галеры и финикийские униремы у них из-под носа, стоит кораблям обогнуть полуостров Саураштра.

Пираты не давали передохнуть.

День и ночь сновали на сангарах[24] вдоль берега, высматривая добычу. Двойные лодки из обтянутых промасленными шкурами сучьев юркие и легкие. На таких не выйдешь в открытое море при волнении, но шарить по бухтам – в самый раз.

Подходит купец к мелководью, чтобы набрать пресной воды, долго и внимательно изучает берег – вроде чисто, лишь белый песок да стена зелени. Но только бросит за борт якорь, как из мангровых зарослей вылетают сангары.

Пираты вмиг облепят корабль, полетят на борт абордажные крючья, зашелестят стрелы. Саранчой полезет на палубу разъяренная толпа. Сопротивляться бесполезно – вырежут.

Купец может спасти груз лишь в одном случае: если будет начеку и сразу рванет на глубину. Где океан дышит большими бирюзовыми волнами и куда не сунутся андхры на своих утлых лодках.

Одноглазый сотник Скилур боялся открытого моря. Он не умел плавать, поэтому каждый раз, когда коландия удалялась от берега, забирался под палубный навес, чтобы в тени накачаться пойлом, которое ассакены гонят из конского молока. Затем спускался в трюм, чтобы приступить к любимому занятию – издевательствам над гребцами.

Даже сейчас, хотя корабль рассекал не морские просторы, а спокойную гладь залива, покрытого отмелями, Скилур надрался. Он скатился по лестнице на дно выдолбленного ствола, служившего килем, потеснив воина, который отбивал ритм на барабане.

Коренастая фигура заслонила скудный свет, проникающий в трюм через палубный люк, отчего сумрак сделался гуще. Единственный глаз сотника горел угрюмой ненавистью.

– Эй ты, обезьяна, сын портовой шлюхи, – заорал он на сидящего впереди Иешуа гребца, северянина из племени панчалов. – Руки нарочно себе раскровянил, хвост хорька, чтобы я тебя на берег отправил? Там тебе легче не будет, потому что заставлю бревна таскать вместо слона.

Не дождавшись ответа – как будто раб осмелится ему ответить, – он сделал несколько шагов и резко махнул камчой. Панчал скривился от боли, сдавленно застонал. Громко нельзя, иначе сотник врежет еще раз. Он родился в семье кожевенника, то есть принадлежал к касте «неприкасаемых», а значит, с детства привык к грубому обращению. Скилур знал об этом, поэтому измывался над ним больше, чем над остальными рабами.

Сотник двинулся между гребцами, хлюпая сапогами по мутной жиже. Еще одного огрел камчой, другому сунул рукояткой в лицо. Стиснув зубы, рабы терпели боль и унижение, чтобы не сбиться с ритма, иначе порке подвергнется вся команда. Хотя у каждого сердце замерло в груди, ведь не угадаешь, кого в следующий раз ударит мореход: гребцы сидят лицом к корме и не видят, что происходит у них за спиной.

Сверху раздался крик. Удары барабана замедлились, потом и вовсе прекратились. Это означало, что показалась отмель или устье реки, но в любом случае кораблю предстоит маневр. Начинается работа рулевых, теперь гребцы будут ждать команду снова браться за весла.

Рабы опустили руки, сгорбились, тяжело дыша.

Они были связаны попарно веревкой, обмотанной вокруг шеи. Коландия делала частые остановки, чтобы погрузить запасы из береговых складов: кокосовое и пальмовое волокно, слоновую кость, зерно… Каждый раз им приходилось переносить с берега на палубу тяжелые мешки и корзины, а то и чинить изгородь или оттаскивать упавшие на факторию деревья. Путы не должны сковывать движения раба во время работы, поэтому тяжелая железная