– У меня появился жених, – выпалила она.

– Кто? – с радостным удивлением спросила Драупади.

– Его зовут Бхимадаса, он из Озене. Мы познакомились на празднике Бхутаматр, когда он вместе с другими кармакарами спустился с Калаубала и пришел в деревню.

Вината закружилась по комнате со счастливым выражением на лице. Сестра вдруг перестала улыбаться. Мало того, что у парня имя неблагозвучное, так он еще и сборщик ладана.

– Кармакара? – тревожно переспросила она. – Он не брахман?

– Нет, – задиристо произнесла Вината, – он шудра. Ну и что?

– А то, – раздраженно выпалила Драупади, – что брахманка не может выйти замуж за шудру.

– Еще как может, – не унималась Вината. – Об этом в «Яджурведе» написано, а грихьясутры даже разрешают брак вдовы с домашним рабом. Мне Чакри рассказывал.

– Ты в своем уме? – Драупади перешла на повышенный тон. – В «Яджурведе» говорится о браке вайшийки с шудрой, а не брахманки. Бывает, что брахман женится на шудрянке по браку анулома, позволяющему мужчине снисходить до низшей варны. Ты – женщина, тебе это запрещено. Он ведь не прошел обряд упанаяны[59], который позволяет арию жениться. И никогда не пройдет. Для нас даже ученость жениха не так важна, как его варна. Ну, ладно, был бы он кшатрием или богатым вайшьей… Но шудра!

Вдруг она остановилась, словно пораженная ядовитой мыслью, подозрительно спросила:

– Он светлокожий?

– Нет, черный, – с вызовом ответила Вината.

Сестра со стоном всплеснула руками.

– Так он еще и наг! – она сорвалась на крик. – А о детях ты подумала? Они будут бесправными чандалами[60], низшими из людей. Им не позволят жить в арийских городах. Кроме собак и ослов у них никогда не будет другого имущества. Их профессия – могильщик или палач. Одежду они должны снимать с трупов, вместо украшений из золота и серебра – носить железные побрякушки, а есть из разбитой посуды. Они обречены всю жизнь скитаться. Ты этого хочешь?

Драупади схватилась за голову.

Вината в слезах выбежала из хижины. Выскочив за ворота, бросилась вверх по склону, не разбирая дороги. А Драупади в расстроенных чувствах опустилась на циновку.

«Только этого не хватало, – рассуждала она. – Если Вината сбежит из дома с шудрой, такой поступок покроет весь род Лакшмидхара несмываемым позором. Надо обо всем рассказать отцу, пусть он решает, что с ней делать…»

Заканчивалась вторая неделя пути из Бхарукаччи в Озене, столицу древнего государства Аванти.

По дороге Бхимадаса и Иешуа договорились, что, как только доберутся до дома, сразу приступят к возведению хижины для будущей семьи гонда. Оба коротали время, обсуждая достоинства и недостатки разных строительных материалов: из сучьев строить и легче, и быстрее, помещение лучше проветривается, зато глинобитный дом прочнее.

Иешуа убеждал друга сложить саманные стены. Дело нехитрое. Сначала нужно налепить кирпичей из смешанной с соломой грязи, высушить на солнце. Потом аккуратно уложить один на другой чуть выше роста человека и обмазать смесью глины, извести и навоза. Под конец покрыть потолочные жерди тростниковыми матами. Двух пар рук вполне хватит, так что должны управиться в срок. Тем более что родственники обязательно помогут.

Шли вдоль Нармады.

Бхимадаса специально выбрал прибрежный тракт, чтобы не продираться сквозь непроходимые леса на равнине, которые кишат ядовитыми змеями и хищниками.

Справа остался хребет Сатпура, хотя еще долго виднелась гора Астамба, служившая путникам ориентиром. Слева выросли горы Виндхья с плоскими, покрытыми джунглями террасами и округлыми лесистыми вершинами.

Дорога казалась оживленной.

Бхимадаса объяснил, что Нармада считается священной рекой, поэтому от ее истока – горы Мекала, что возле города Амаркут – паломники совершают двухлетнюю парикраму, то есть полный ритуальный обход вокруг реки. Дойдя до Западного океана[61], они отправляются в обратный путь.

Паломника узнают по бритому черепу с хохолком на затылке, потому что в древних шастрах[62] сказано, что на голове мужчины должно быть столько волос, сколько пролезет сквозь серебряное кольцо, которое он носит на пальце.

Часто навстречу друзьям брели одинаковые с виду, словно близнецы, святые нищие – садху[63]. Такого легко узнать по спутанным волосам, изможденному виду, обтянутым кожей костям и когда-то белой, а теперь пожелтевшей на солнце одежде. Обычно у него через плечо на ремнях висят лишь кувшин да чаша для подаяний.

На закате дорога пустела, потому что паломники спускались к реке, чтобы совершить ритуальное омовение. Полоска разноцветных рупанов тянулась вдоль кромки воды насколько хватало взгляда, отчего казалось, что это не люди плещутся в воде, а колышутся бутоны длинной гирлянды, которую течением прибило к берегу.

Садху после омовения обычно усаживались на возвышенности с видом на реку, чтобы углубиться в тапас – сосредоточенное размышление.

Однажды Иешуа увидел, как двое путников возятся возле выкопанной на обочине ямы. Один из них приставил к голове трупа камень, а затем что есть силы ударил по нему другим камнем. Потом они подтащили труп к могиле, скинули вниз и закидали землей.

Бхимадаса рассказал, что душа садху облагорожена соединением с Брахманом, мировой душой, так что его тело не нуждается в очистительной кремации. Но перед захоронением нужно обязательно сделать в черепе дырку, чтобы душа смогла покинуть плоть и навечно отправиться в мир Брахмы.

– Аскетов всегда так хоронят? – спросил иудей.

– Нет. Иногда труп поднимают на ветви дерева. Там он и лежит, пока дикие коты не растащат его по кусочкам. Такой обычай называется «брахмамедха».

По равнине река текла широко, неторопливо и безмятежно, уже растратив силу после мраморных теснин Джабалпура. Друзья прошли несколько буддистских деревень.

Первый раз увидев гигантское куполообразное сооружение, Иешуа спросил:

– Что это?

– А-а-а… – равнодушно бросил Бхимадаса. – Буддийская ступа[64].

– Она как-то связана с Буддой Шакьямуни?

– Точно. В ней вроде бы хранятся святые мощи – кусочки тела Будды… Вообще-то его звали Сиддхартха Гаутама, он из северного племени шакьев. Будда – это прозвище, которое означает «познавший истину».

– Он здесь похоронен?

– Нет, в Кушинаре[65]. Это там.

Гонд махнул рукой на северо-восток.

Потом продолжил:

– Ступа – символ смерти. Иногда ее ставят на каком-нибудь историческом месте, например, в роще, где проповедовал Будда. Это все равно что насыпать холм над могилой. Считается, что комья глины или кирпичи обозначают рубеж, за которым начинается смерть.

– Холмы всем насыпают?

– Нет, – Бхимадаса фыркнул, удивляясь, что ему приходится объяснять очевидные вещи. – Этот обычай очень древний, он называется «шмашана». Так отмечают могилы только духовных знаменитостей, монахов и аскетов. Теперь трупы сжигают. Кости сгребают на третий день после кремации палкой из фикуса удумбара. Буддисты называют его деревом Бодхи. Бывает, что от человека ничего не осталось… Ну, например, он полностью сгорел во время пожара или дикие звери растащили останки… Тогда родственники расстилают на земле кусок ткани, а вместо праха в урну ссыпают пыль, собранную там, где он погиб. Можно взять песок с берега ближайшей реки. Брахман обращается к прете