что если поступок спартиата принесет Лакедемону пользу, то он может действовать на свой страх и риск. Мы так и поступим — с минимальным риском, зато без страха...

От открывшихся перспектив получать хорошие барыши за беспошлинный провоз товаров из Лакедемона в богатую Ионию у капитана загорелись глаза.

Однако он решился привести последний довод:

— Вообще-то посольские корабли не трогают даже пираты. Крез подчинил Колофон, Эфес и Приену, а оттуда до Самоса рукой подать. Геоморы дураки, что ли, грабить посольство Спарты, если это выйдет им боком. Стоит лидийцам докопаться до правды...

Потерявший терпение Телеф рявкнул на Андроника:

— Креза больше нет!

Капитан с видом побитой собаки снова закивал головой.

Послы еще поговорили, обсуждая детали...

Когда пентеконтера бросила якорь в гавани Самоса, к берегу рванул обшитый кожей ялик. Не заходя в здание таможни, капитан с начальником своей охраны направились к булевтерию[7].

Андроник прижимал к бедру посольский жезл-керикион с двумя застывшими по воле Гермеса бронзовыми змеями. Телеф украсил голову тенией с узором из лямбды, а в руке нес переплетённую разноцветными лентами оливковую ветвь. Белоснежные хитоны липли к ногам под порывами бриза.

На Самосе официальными атрибутами никого не удивишь, в булевтерий и не такие птицы залетали. Однако статус подчеркнуть вовсе не вредно, чтобы богачи смелее развязали мошну.

Спартиаты прошли через агору к четырехколонному портику. Предъявив дежурившим у входа гоплитам подорожную Совета старейшин, зашлепали сандалиями по шершавым квадрам.

По украшенному бюстами почетных граждан коридору секретарь провел послов Спарты в приемную комнату. Вскоре вошли несколько членов городского буле, все как на подбор дородные, с золотыми печатками на пальцах, в аккуратно подстриженных и намасленных бородах.

Когда саммеоты спросили в лоб: «Зачем продаете подарок?», послы сказали правду: дарить больше некому. А потом приврали: у нас, мол, инструкция — в сомнительной ситуации продавайте, чтобы обратно не везти. «А насколько эта ситуация сомнительная, нам проверять неохота, потому что своя шкура дорога».

Торговались долго. Сказался опыт обеих сторон: полазчив пес, да и лиса хитра. Зажиточные земледельцы-геоморы предлагали в обмен на медный кратер то сладкое самосское вино, то льняное полотно, то мед.

Послы отнекивались, ссылаясь на то, что придется везти товар в Коринф. А на волоке из Кенхрей в Лехей амфоры неизбежно побьются. Ткани тоже не манят — товар капризный, соли боится, не ровен час, намокнет в дороге. Но вот если бронзовые или медные гвозди...

В конце разговора Андроник попросил у геоморов опись полученного в обмен на чашу товара. При этом с честным выражением на лице пояснил: документ предназначается для отчета властям Спарты. Так положено... Старейшина геоморов раздавил печаткой с гербом Самоса комок смолы на папирусе, а архистарейшина посольства спрятал опись в заплечную торбу.

На пентеконтеру капитан с начальником охраны вернулись довольными. Сделка оказалась удачной. Если вычесть плату воинам Телефа за молчание, все равно после продажи гвоздей останется по десяти мин на каждого.

Правда, придется нанимать новых гребцов, потому что ненадежные илоты рано или поздно проболтаются о продаже чаши, а значит, должны пойти на корм рыбам.

Геронтам заговорщики скажут, что часть рабов умерла от кровавого поноса, а остальных убили саммеоты, когда грабили корабль. В эту ложь поверит кто угодно: пиратов в Эгейском море, что блох на загривке у вола. Зато плату нанятым в Коринфе гребцам можно будет списать на дорожные расходы.

Через два дня на рассвете лодки притянули к кораблю плот. Саммеоты обвязали чашу пеньковыми тросами, перевалили через планширь по освященным в храме Геры доскам и осторожно опустили на бревна.

С берега за погрузкой внимательно наблюдали жрицы храма Геры. Как только волы оттащили плот с чашей в храм, пентеконтера лакедемонян распустила парус.

Поймав порыв Борея, корабль сперва накренился на левый борт, а потом тяжело двинулся на запад. В трюме от качки едва слышно шуршали наваленные мешки с гвоздями. За кормой вспенились буруны, в белом кружеве которых несколько мгновений мелькали клочки разорванной Телефом описи.

Вскоре они намокли и начали медленно погружаться в морскую пучину.

ГЛАВА 1

1

468—467 годы, до н.э.

Самос, Мисия[8], Хиос, Кипр, Наксос

Непогода налетела внезапно.

Дождь хлестал по крыше храма Геры — Герайона — с такой силой, словно хотел сорвать черепицу. Тучи упорно цеплялись махровыми лапами за вершину горы Ампел. Ветер без всякого почтения мял крону священного Целомудренного дерева, под которым, по преданию, родилась сама богиня Гера.

Река Имбрас извергала густые темные потоки в Самосский пролив. Рыбачьи лодки, которые хозяева не успели вытащить на берег, сорвались с привязи и беспомощными скорлупками метались по устью, царапая днищем глиняные наносы.

На фоне темной громады полуострова Микале мелькал парус. Пентеконтера отчаянно боролась с муссоном, пытавшимся выгнать корабль в открытое море.

Геродот прятался от дождя за третьим рядом мраморных колонн. Но даже сюда долетали холодные брызги. Он чувствовал, как в сандалиях хлюпает вода, а намокший гиматий неприятно липнет к ногам.

Ему корабль не нравился. Потому что не походил ни на кипрский лемб, ни на кикладский керкур, ни на родосский келет. С таким упорством к Самосу во время шторма могут плыть либо те, кто спасается от преследования, либо сами преследователи.

Но при погоне в море должно быть два паруса. К тому же корабль сильно зарывался носом, а значит, это не тупорылый, хотя и устойчивый самосский самен, а пентеконтера с ионийского побережья.

Неужели каратели галикарнасского тирана Лигдамида? Похоже на то... Геродот быстро соображал. Открыто они не полезут в Герайон. Жрицы поддерживают