– Доброе утро, милый. – Я машу ему рукой в камеру.

Завтрак состоит из молока и хлопьев. Ем ложкой – ножи и вилки не полагаются. И запахи здесь остаются надолго, вентиляция не справляется, а открыть можно только крохотную форточку.

– Пойду полежу немного, почитаю. – Я смотрю в камеру над столом.

Если не улыбаюсь, он злится, а если он злится, мне хуже.

Как странно жизнь проявляет, казалось бы, незначительные вещи, составляющие огромную ценность повседневности, которую мы бездарно игнорируем. Налить чашечку горячего кофе, отрезать хлеба или колбасы, есть ножом и вилкой, выдавить прыщ или сходить в туалет, зная, что за тобой никто не наблюдает.

Я беру с полки «Просто сказки» Редьярда Киплинга и иду с ними в кровать, захватив с собой пластиковый стаканчик с апельсиновым соком. Он любит, когда я читаю «его» книги. Их немного и все зачитанные, потрёпанные – «Денискины рассказы» Виктора Драгунского, стихи Маршака и Агнии Барто, мрачный Андерсен, братья Гримм и вот Киплинг. Они стоят вперемешку со взрослыми, но – для удобства – я «выделяю» им собственное место на полке. Похоже, это его детские книги, и сейчас он иногда просит ему почитать.

Узкая цепочка шуршит по ковру, увиваясь за мной. Она позвякивает по кафелю, если я иду в туалет, или глухо постукивает по линолеуму, если подхожу к полкам с книгами. Я знаю эти звуки, они сопровождают меня почти три года, я даже сплю в кандалах. Я всегда в них, пока он не приезжает и не отстёгивает меня на короткие две минуты, когда мы идём через дом во двор, – там он пристёгивает меня опять.

В пижаме забираюсь под одеяло, подбиваю подушку и смотрю в книгу, которую читала уже несколько раз. Книги – это то, что я пытаюсь протащить сюда из своего прошлого, чтобы выстроить своё настоящее, создавая иллюзию нормальности. Даже понимая, что это – всего лишь иллюзия. Он привозит мне новые книги только тогда, когда я хорошо себя «веду» и «заслуживаю».

Ещё я выпросила у него большого плюшевого кота, с которым теперь сплю в обнимку. У него есть точно такая же игрушка, с которой спит он… Это наша с ним маленькая «тайна», как и много-много других, больших и маленьких тайн, накопившихся за всё наше-с-ним время.

Уснуть мне не удаётся, дождь усилился и теперь заливает подвальные крохотные оконца, словно иллюминаторы тонущего корабля. SOS, SOS, SOS!!! Мой корабль идёт ко дну! Спасите наши души! Нет, только мою. Одну. Заблудившуюся в северных широтах.

Я даже не знаю, где нахожусь. Тверь? Кострома? Подмосковье? Рязань? Петербург? Судя по климату, средняя полоса. Слишком средняя, чтобы дать точное определение.

Вижу, что покрывало свесилось с кровати… И мне приходит в голову неожиданная мысль – с замирающим сердцем поворачиваюсь на бок, укладываю плюшевому коту под нос раскрытую книгу, подбиваю одеяло и, прикрывшись лежащим поверх покрывалом, соскальзываю под кровать. Я знаю, что это ненадолго, но хоть на несколько секунд.

Пыльно и тихо. Я лежу, затаившись, ожидая, что вот-вот оживут динамики и голос Владимира скажет: «Мама, ты где?» И я, сделав вид, что просто ищу тапочки под кроватью, вынырну наружу. Он всегда так шутливо спрашивает, словно играет в прятки, если теряет меня из виду. А потом приезжает, перенастраивает камеры так, что за пару лет слепых зон в моём подвале не осталось.

Но динамики хранят молчание. Иногда я слышу щелчок – он то включается, то отключается, и это всегда произвольно.

Лёжа внизу, я улыбаюсь кроватным рейкам – это удивительное, почти забытое ощущение – знать, что, пусть на секунды, ты предоставлена сама себе. Я всё жду, что он меня окликнет… но – ничего. Неужели он купился на плюшевого кота, прикрытого книгой?

Щелчок. Он отключился, так ничего и не заметив?

Я разглядываю деревяшки, держащие матрас у меня над головой, где-то внутри распускаются и ослабевают стальные нити, скрученные в тугой узел. Он окликнет меня скоро, совсем скоро… я жду, но динамики молчат. Мне хорошо в пыльной невесомости подкроватья, словно это совершенно отдельный мир.

Через несколько минут я настолько расслабляюсь, что начинаю засыпать и тут же одёргиваю себя – нет, нет, нет! Неужели он ничего не заметил? Может быть, я положила книгу поверх кота под таким углом, что игрушку не видно и ему кажется, что я читаю книгу? Сонливость как рукой сняло, и мозг начинает лихорадочно работать, пытаясь проанализировать ситуацию. Неужели такое возможно? Это неожиданный и чудесный подарок!

Очень медленно и аккуратно, прикрываясь свесившимся покрывалом, я выглядываю, пытаясь запомнить, как именно расположена игрушка и где находится книга, потом так же, прикрываясь покрывалом, я тихо заползаю обратно и ложусь в кровать под одеяло.

Неужели он ничего не заметил? Или заметил, но ничего не говорит?

– Говорю тебе: я больше не могу, мам. – Кира вошла в гостиную и рухнула на диван. – Я правда больше не могу.

Елена посмотрела отстранённо:

– Рановато у тебя токсикоз начинается.

Она сидела за компьютером, изучая истории болезни пациентов, и строила планы на завтра. Три операции – и все по удалению молочных желез. «Сивко, Бутыркина, Лотова. Да, Лотова… – Елена задумалась. – Симпатичный парень этот Вадим Лотов, настойчивый, но не наглый».

– Мам… мам…

Елена включилась в реальность, глянув на дочь:

– Скажи ещё раз, я прослушала.

Она посмотрела на тоненькую фигурку Киры – она скоро округлится, распухнут щиколотки, раздадутся бёдра, нальются груди. Она больше никогда уже не будет её «маленькой девочкой». Младенцы, младенцы, младенцы… зачем этому миру столько младенцев?

– Может, выпить что-нибудь от этой тошноты? – Кира, скрючившись, лежала на диване.

Елена едва не сказала, что пить нужно было противозачаточные, но промолчала, глядя в страдающие глаза дочери.

– Б-шесть, – она смягчилась, задумалась, – и угля – для начала, если совсем станет плохо, будем думать.

– А что – сейчас ещё не совсем? – Кирин голос был слабый. – Каждое утро так и почти каждый вечер.

– Ну, утро, – хмыкнула Елена и плотнее укуталась в плед. – Утро – это ерунда.

– И вечер, – Кира глянула в темень за окном, – и днём тоже бывает.

– Пока всё в пределах нормы, – Елена уставилась в компьютер, – тебе нужно жидкости больше. Выпей чаю с лимоном. Горячего.

– Ладно. – Кира сползла с дивана, встала, обернулась и зло добавила: – Опять пациенты твои.

Елена отмахнулась, она любила свою работу и знала, что дочь не любит её за то, что она любит свою работу.

Так было всегда с тех пор, как она поняла, что замужем за медициной, и родила Киру лишь