Шрифт:
Закладка:
— Грязная шлюха! — выплюнул брат, вскакивая на ноги.
Похоже, он не на шутку перепугался, оказавшись в кольце ее рук, в своеобразной ловушке, и теперь отходил единственно доступным для него образом — через брань и бутылку. Бутылку, кстати, пустую, он запустил через комнату прямо в камин, где, разлетевшись осколками, она затушила чуть теплящийся огонь.
Соланж вздрогнула, но взяла себя в руки: знала, что разговор легким не будет. Как и любой разговор с ее братом…
Особенно о деньгах.
— Можешь звать меня, как угодно, — спокойно сказала она, — но я хочу получить свои деньги.
— Твои деньги? — Брат поперхнулся. — У тебя нет своих денег. Все твое — наше. Окстись, дорогая сестрица!
— Пятьдесят фунтов, — не стала ни возражать, ни спорить Соланж. — Я хочу пятьдесят фунтов! Не так уж много, если подумать, учитывая к тому же, что деньги все же мои.
— Да ты совсем обнаглела, — брызнул слюной от возмущения брат. — На кой тебе пятьдесят фунтов, скажи? Мы с отцом даем тебе все: и красивые платья, и крышу над головой, и питаешься ты не хуже самой королевы.
Соланж усмехнулась:
— Вы даете мне все, в самом деле, Джеймс? — Она сделала шаг в его сторону. — Давай посмотрим правде в лицо: это я обеспечиваю вас всем. Это только благодаря мне вы упиваетесь лучшими винами и спускаете деньги в борделях и за игорным столом! Я заработала каждый пенни, которым ты попрекаешь меня. — Она хлопнула раскрытой ладонью по деревянной столешнице, и ее собеседник подпрыгнул на месте.
— Т-ты… т-ты… отец все узнает… — заикаясь, пролепетал он. — Я ему расскажу.
— Уж будь добр.
— Он всегда говорил, что ты вся в мамашу, такая же ненормальная.
— Уж если на то пошло, Джеймс, — улыбнулась Соланж, — она и твоя мать не в меньшей степени, чем моя.
Разговоры о матери лишали Соланд душевного равновесия, и без того достаточно зыбкого, и брат, наверное, зная об этом, так или иначе сводил любой разговор к этой теме. Но обычно ограничивался полунамеками и многозначительным взглядом, сегодня же, одурманенный алкоголем и самой мыслью расстаться с деньгами, прибранными к рукам, заговорил по-другому.
— Я хотя бы не шлюхин ублюдок, дорогая сестрица, и рожден в браке, как доброму христианину и надлежит. Ты же… проклятый выродок… Лучше бы умерла от чумы в первые месяцы своей жизни, чем выросла в ЭТО. — Он окинул ее неприязненным взглядом. — Стала ЭТИМ. Одному Богу известно, кем был твой папаша… Ядовитым тарантулом-людоедом? — брат насмешливо хохотнул, заметив ее опрокинутое лицо.
Соланж догадывалась, конечно, что с ее рождением связана некая грязная тайна, но понятия не имела, что брат станет тыкать ей этим в лицо. К тому же надеялась по наивности, что просто-напросто появилась на свет до оглашения и помолвки родителей, такое часто случалось, но что первый муж матери вовсе не был ей мужем — слышала в первый раз.
— Так ты действительно ни о чем не догадывалась? — ни на йоту не сжалился над ней брат. — Вот ведь сюрприз, ну, скажи? Папашка сжалился над твоей блудливой мамашей и взял за себя вместе с ублюдком…
— Он сжалился не над моей, а над НАШЕЙ матерью, Джеймс, — сквозь зубы поправила его девушка. — Ты как-то странно забываешь об этом.
Лицо брата перекосило от злобы, когда он выдал в сердцах:
— Ну прости, что никогда не считал эту женщину своей матерью, дорогая сестрица. Она ведь только с тобой и носилась! Тебе угождала. «Соланж такая несчастная, бедная девочка. Я нужна ей особенно сильно!» — передразнил он слова своей матери. — Думаешь, мне не нужна была мать? Думаешь, я не нуждался в любви и заботе? Однако, носилась она только с тобой.
— Это неправда, она любила нас одинаково.
— Вот уж ложь. Ты всегда была ее «солнышком», «милой девочкой», я же — «негодным мальчишкой», допекавшим ее до печенок. Уверен, она ненавидела меня так же сильно, как и отца!
У Соланж защипало в глазах, и она, страшась разреветься и выказать этим слабость, прикусила до крови губу. И стиснула кулаки.
— Пятьдесят фунтов, — холодно повторила она. — Скажи отцу, мне нужны эти деньги.
— Зачем?
— Затем, что вы, проклятые кровопийцы, растранжириваете все до копейки! — закричала она. — А я хочу быть уверена в своем будущем. А иначе… — она постаралась унять сбившееся дыхание, — я прекращу помогать вам.
— Ты не посмеешь.
— Хочешь проверить?
С такими словами она схватилась за ручку и захлопнула за собой тяжелую дверь. Замерев в коридоре, прижала к громко стучащему сердцу сжатый кулак и надавила так сильно, как только могла…
Хватит, проклятое, знаешь ведь, этим грохотом ничего не добиться!
Только уши заложит, а ситуация, как была патовой, так и останется.
Хватит быть слабой, Соланж, ты все сделала правильно. Следовало давно завести речь о деньгах и, скопив нужную сумму, уехать на Острова! Избавиться от браслета и…
Она покосилась на правую руку, на которой, будто наручник, выделялся серебряный обруч в дюйм шириной.
Каково быть свободной и независимой от всего?
Не оглядываться по сторонам?
Не убивать ради денег…
А любить?
Каково это, любить?
Мысли снова свернули на запретную тему, и Соланж стиснула зубы. Вот уж о чем она думать не станет, так это о глупостях вроде любви… У нее есть заботы намного важнее того, чего с ней никогда не случится, а значит, надо сосредоточиться на деньгах и думать только о них.
Можно ведь продать что-нибудь с дома: подсвечники там, серебряную посуду… Она, конечно, понятия не имела, как это устроить в маленьком городке, в котором каждый друг друга знает, но выход наверняка был.
А об отце… том, настоящем, она вообще думать не станет. Много чести для безымянного и безликого человека, о котором она знала так мало! И если она, в самом деле, уродилась в него — кожа перчаток скрипнула, когда пальцы снова сжались в кулак — то будь он воистину проклят.
Как уже проклята от рождения и она…
— Прошу вас, входите. — Входная дверь распахнулась, впуская отца и какого-то незнакомого человека.
По давнишней привычке не попадаться лишний раз отцу на глаза, Соланж метнулась под лестницу и притихла там.
— Где мы можем спокойно поговорить? — спросил незнакомец, не
