Она быстро, затравленно оглянулась, и, заметив привязанного к повозке коня, выдохнула от облегчения. Это был конь Сайласа Гримма! Конь человека, которого она застрелила…

Стиснув зубы, Соланж отвязала от облучка вожжи животного и легко вскочила в седло. Если бы только не эта ужасная юбка, то и вовсе было б прекрасно!

Тронув пятками бока жеребца, она пустила его в быстрый галоп, и уже через час стремительной скачки ощутила, что тело расслабилось и дышать стало легче.

Чем большее расстояние отделяло ее от места трагедии на дороге, тем лучше ей становилось! Осталось только сменить женское платье на что-то менее броское — и отцу ее не найти. Особенно без подручного Пса…

А потом можно подумать об остальном.

Но сначала все-таки платье. И Соланж, снова пришпорив коня, въехала в Бичестон…

Глава 7

Глава 7.

Первым делом Соланж отыскала в городе платную конюшню и, сговорившись с хозяином о цене, оставила в ней своего скакуна, а после отправилась в лавку старьевщика, замеченную по пути. Старый пройдоха-еврей сразу понял, чего требует дама, и, не задавая лишних вопросов, подобрал эксцентричной клиентке подходящие вещи: штаны, рубашку и прочную куртку как раз по размеру. Расплатившись деньгами, отложенными в дорогу (тех было немного, но достаточно для скромных трат), Соланж наугад выбрала городскую таверну, наименее броскую, как ей показалось, и сняла себе комнату на ночь.

После долгой скачки верхом все тело болело и ныло от непривычной нагрузки и требовало покоя, тем более, что до Лондона оставалось чуть меньше дневного пути верхом, то есть она имела полное право позволить себе ночевку в постели, а не где-нибудь на дороге.

Да и стоило переодеться…

Искать в первую очередь стали бы женщину — не мужчину.

Соланж скинула платье и облачилась в приобретенные вещи. Те сели прекрасно, будто сшитые под нее, преобразив девушку до неузнаваемости… Если подумать, глядя в осколок мутного зеркала, она видела не себя, а, как ни странно, Сайласа Гримма, будто образ убитого ей человека каким-то мистическим образом отпечатался в ней.

Тряхнув головой, она отогнала странные мысли — мужская одежда проста и однообразна, вот и навевает ассоциации. Непонятно лишь, почему именно Пса…

Нечистая совесть шалит?

Скорее всего.

Решив испытать свой новый образ, Соланж вышла из комнаты и спустилась в общую залу, где за ужином и вином коротали свой вечер заезжие постояльцы. За дальним столом веселилась большая компания: там декламировали стихи и дружно смеялись, когда какой-то простак свалился на пол, не устояв на столе. Стол, между прочим, он использовал в качестве сцены…

Кажется, это были актеры, которых указом все той же королевы Елизаветы, обязали искать себе покровителей и сбиваться в актерские труппы. Бродяги ей на дорогах сделались ни к чему! В общем, такие же отщепенцы, как и она, веселились актеры на славу.

И Соланж, присев в стороне и поглощая свой скромный ужин, нет-нет да поглядывала на них. Не обремененные ни имуществом, ни семейными связями, эти талантливые шуты казались все же счастливыми. Да и были таковыми, наверное…

В отличие от нее.

Сама она снова и снова припоминала события на дороге: то, как воспользовалась мушкетом, а после беседовала с умирающим незнакомцем.

«Найди Эссекса…»

Единственный Эссекс, приходивший на ум, был фигурой известной в окружении королевы, ее любимцем и фаворитом, Робертом Деверё, вторым графом Эссекским. Но вряд ли тот человек говорил ей о нем…

Слишком невероятно, чтобы быть правдой.

В итоге Соланж опять переключилась на горлопанящих за выпивкой и похлебкой актеров и наблюдала за ними, подмечая повадки мужчин: то, как они говорили, как вели себя, как поглощали еду. Один их них показался ей даже знакомым… Но, ясное дело, приятелей из актеров у нее не было, хотя в Бирмингеме, когда она собиралась там замуж в свой первый раз, актеры частенько давали свои представления под окнами ее спальни, и она с любопытством глазела на них.

В конце концов девушка заплатила за устриц и эль и поднялась к себе в комнату, где уснула, едва коснувшись подушки. А проснулась перед рассветом, да так внезапно, будто кто-то толкнул ее в бок… Полежала, соображая, где она, почему, и, выбравшись из постели, принялась одеваться.

Лучше всего покинуть Бичестон до рассвета, рассуждала она. Так меньше заинтересованных взглядов, особенно в плане лошади. Конь у Гримма оказался уж больно хорош для простого наемника; хозяин конюшни все уши ей прожужжал: продай, да продай. Давал целых три фунта, наглец! Да этот красавец стоил все восемь. Соланж очень надеялась, что в Лондоне торгаши почестнее, хотя это вряд ли, ясное дело: Лондон — рассадник мошенников и пройдох.

И она затеряется среди них.

В конце концов она тоже не девочка-одуванчик…

— Ох, простите! — Погруженная в эти мысли, Соланж, выйдя из комнаты, налетела на человека. И удивилась: — Шекспир?

Молодой человек, а был это именно он, отозвался не менее удивленным:

— Мы с вами знакомы?

Восклицание вырвалось против воли, и девушка мысленно застенала, надавав себе оплеух за оплошность.

— Э… не лично, конечно, но вы прошлым вечером столовались в зале с актерами, кто-то из них называл ваше имя…

— В самом деле? — Шекспир вскинул бровь, припоминая, должно быть, вчерашнее, и Соланж похвалила себя за сообразительность. — Вы наблюдательны. Куда направляетесь?

— Завтракать.

— А потом?

Вопросы бы насторожили Соланж, не знай она этого парня по Стратфорду.

— А потом — в Лондон.

Молодой человек расплылся в улыбке.

— Как и я, представляете?!

— Тоже едете в Лондон? Наверное, по делам.

— Можно и так сказать, — замялся ее собеседник. — Хочу исполнить мечту.

Вот те на, сын перчаточника решился, оставив семью и родные пенаты, податься в актеры?

— Так вы актер? — изобразила она удивление. — Хотите найти покровителя и играть?

— Отчасти… да. А вы сами зачем едете в Лондон?

Вопрос был вполне ожидаемый, но Соланж все равно растерялась: она подумывала сказать, что у нее в Лондоне кто-то из дальней родни и она едет к ним на постой, чтобы, когда отыщет работу, зажить своим домом. Но теперь передумала вдруг…

— Я тоже, представьте себе, хочу податься в театр, — самозабвенно солгала она.

Да и солгала ли? Ведь она столько раз разыгрывала сначала невесту, а после убитую горем вдову, что вполне бы сошла за актрису. Вопрос только в том, что женщинам запрещалось подвязаться на сцене, пуританам казалось это