– Слушай, Федь, мы репетицию решили перенести на час раньше. В пять придёшь?

Майкл, как всегда, говорил взахлёб, как будто торопился куда-то. Майкл, он же Миша Романенко, был моим другом чуть ли не с ползункового возраста. Рыжий, рыжий, конопатый. Наверное, на ирландца похож, хотя я ни одного ирландца пока что не видел. Майкл умеет говорить, смотреть телик и есть одновременно. Вообще, не знаю, чего он не умеет. Просто человек-оркестр.

С десяти лет мы начали бренчать на гитарах, потом к нам потихоньку примкнули двое, клавишник Оскар и барабанщик Митька. Он был страшно рад, что мы его взяли в группу, так как дома он уже достал всех своими африканскими тамтамами. Мы выпросили у Мишкиного отца гараж, который стоял на пустыре, в бессрочную аренду. Его «Форд» уже и волшебной палочкой не заведёшь. Так что Мишкин батя милостиво разрешил нам делать в гараже всё, что мы пожелаем.

Мы расчистили гаражное пространство и начали репетиции. Пели мы пока что сами для себя. Фанатов у нас было маловато, но мы не сдавались. Это была моя тайная жизнь. Здесь было всё – и свет, и тени, и слова, и музыка без слов.

Когда приходит новый день,

Не исчезает день минувший.

И между ними наши души,

И между ними ночи тень…

Стихи писал я, музыку – Майкл и Ос-кар, мешать мы никому не могли, а по пустырю только собаки иногда пробегали. Бывало, забредал к нам бомж Филя, садился у двери и слушал. Мы делились с ним бутербродами, и он засыпал у гаража, подстелив под себя картонку.

Прошло несколько дней, прежде чем я попытался начать разговор с Таней. Вы не представляете, что это такое – заговорить с человеком, который всё время смотрит в сторону. Или глядит на вас, как на пустое место. И всё же я попробовал. Попросил у неё линейку. Таня молча взяла линейку и положила рядом со мной. А потом тихо сказала:

– Пожалуйста.

Начало было положено. Я поблагодарил её, но как продолжать разговор дальше, не знал. Так вышло, что красиво говорить я не умею, хоть стихи и пишу. И девушкам лапшу на уши не развешиваю. Да и видно было, что Тане не важны красивые слова. Она не пыталась ни с кем сблизиться, ни перед кем не заискивала. Отвечала она на уроках правильно, но, бывало, смеялась невпопад или начинала повторять одно и то же по нескольку раз. Девчонки из нашего класса сразу признали Таню чужой. Но Таня этого не заметила или не поняла. Она подошла зачем-то к Нинке Пахомовой, и та гневно скривилась, поджала губы и отвернулась. Таню это вроде бы не задело. Она спокойно вернулась на своё место. После уроков я вышел вместе со всеми на школьное крыльцо и увидел, что сегодня Таню мама не встречает. И я решился, подошёл к ней.

– Хочешь, я тебя провожу? – несмело предложил я. – Меня Федя зовут.

Я видел, как она колеблется, решая, что выбрать.

Всё-таки Таня кивнула и ни слова не говоря пошла дальше.

– Ты далеко живёшь?

– На улице Ленина.

Я знал эту улицу. Старенькие пятиэтажки, маленький сквер – не самое престижное место в городе. Улица эта находилась недалеко от школы. Мы пошли рядом. Я долго молчал. А потом решил заговорить.

– Знаешь, ты не обижайся на девчонок. Ну, что они с тобой разговаривать не хотят. Думай о том, что учиться осталось недолго.

– Я не обращаю внимания. – Таня поправила сумку на плече и продолжила: – Я ведь не всегда даже понимаю, на что мне обижаться.

– Разве ты не видишь, что они над тобой смеются?

– Я не обращаю внимания, – повторила Таня.

Мы шли не спеша, и деревья засыпали нас листьями. Я боялся спросить что-то лишнее и потому ничего не спрашивал. Но Таня продолжила разговор сама.

– Понимаешь, мне повезло. У меня лёгкая форма аутизма. Слышал о таком?

«Ещё бы не слышать! Полночи за компьютером просидел, читал».

– Я долго была сама в себе, не хотела общаться, до пяти лет не разговаривала. И сейчас мне бывает трудно, особенно когда вокруг много людей. И мне не всегда понятны намёки, шутки. И человеку в глаза мне иногда трудно смотреть. Это всё мама. Она помогла, вытащила меня.

Я шёл и думал, что она похожа на инопланетянку из какого-нибудь голливудского фильма. И всё же Таня была обычным человеком.

– Моя мама всё время волнуется за меня. Говорит, что я очень доверчивая и меня любой может вокруг пальца обвести, – сказала Таня. – Да и по дороге я могу отвлечься на что-нибудь и забыть обо всём. Хотя опаздывать я не люблю. – Таня вдруг остановилась и достала из кармана куртки бумажный листок. – Мне надо лекарства купить для мамы.

Аптека нашлась по пути. Мы зашли внутрь, и Таня протянула список лекарств в окошечко. Аптекарь молча выложила на прилавок всё, что было написано на бумажке, пробила чек и сказала:

– Триста пятьдесят с тебя.

Таня положила деньги рядом с лекарствами, и тётенька, позвенев мелочью, дала Тане сдачу. Таня взяла деньги и сказала:

– Тут не хватает пятидесяти копеек.

– Чего?! – возмутилась аптекарша. – У меня всё правильно посчитано. Вот. – Но, пересчитав сдачу, аптекарь злобно фыркнула и швырнула на прилавок монетку. – Держи, крохоборка. А то обеднеешь.

Таня положила сдачу в карман, забрала лекарства, и мы вышли из аптеки.

– Вот ведь покупатели пошли, – летело нам вслед. – Сразу видно, что лечиться надо.

– Не переживай так, – я попытался утешить Таню, видя, как она еле сдерживает слёзы. Она всё-таки заплакала прямо у порога аптеки. – Ей самой надо нервы лечить.

Таня успокоилась далеко не сразу, плечи тряслись как в лихорадке. Взяв себя в руки, она сказала:

– Меня многие продавцы не любят. Просто мне важна точность. В том числе и в магазине. Я ведь долгое время понять не могла, что можно обманывать. Я просто не понимаю, зачем это нужно. Мама мне очень долго объясняла. И почему люди обманывают друг друга?

– Ну, люди вообще разные бывают, – пожал я плечами. – Но хороших больше.

– Да. Но мне с людьми всё равно трудно. Я ведь и говорю всегда то, что думаю. – Таня опустила голову и зашагала от аптеки к аллее, которая вела к улице Ленина. – Наверное, поэтому со мной никто не хочет дружить.

Я какое-то время молча шёл