собой дверь, слишком громко. Это напугало моих родителей.

— Блю! Ты в порядке? Что случилось?

Мама вытерла руки о грязный фартук и оглядела меня с ног до головы.

— Н-ничего. Я в порядке. Ничего не случилось.

Я разгладила платье и сняла туфли. Они были в грязи после прогулки по лесу и еще больше после моего бешеного бега по двору.

— Ужин готов?

— Да, дорогая. Надеюсь, ты не против каши с фасолью.

Я изо всех сил старалась не съежиться. Это было то, что мы ели каждый вечер. Бывали вечера, когда нам приходилось обходиться и без этого, так что я была благодарна.

Мне приходилось каждый день напоминать себе, как я благодарна своей семье и всему, что они для меня сделали. Отец чинил стул в углу комнаты, стараясь держать свои грязные инструменты подальше от того места, где готовилась еда. Он посмотрел на меня, я улыбнулась ему, и он удовлетворенно кивнул.

Пока я улыбалась, он знал, что со мной все в порядке.

— Пойду проверю, как там Одри. — сказала я, проскальзывая в меньшую из двух спален, ту, которую я делила со своей сестрой и ее новорожденным ребенком.

У мамы с папой была другая спальня, которая была ненамного больше нашей.

— Блю, подожди. — позвала мама. — Ты прочитала письмо?

Я глубоко вздохнула.

— Да.

Уголки ее губ приподнялись.

— Это ни о чем не говорило, не так ли?

— Нет, не совсем. Просто то, что я соответствовала… Я не знаю. Одному из них. Без имени, ничего особенного.

— Дорогая, ты не обязана уходить, если не хочешь. У нас все будет хорошо. У всех нас. Как и всегда. Твой отец согласен.

Отец что-то проворчал. Он перестал возиться со сломанной ножкой стула, чтобы послушать наш разговор.

— Я должна пойти. — сказала я тихим, но решительным голосом. — Ради тебя, ради Одри, но, самое главное, ради ребенка.

Мать кивнула, и отец тоже кивнул.

Они знали, что это единственный выход. Иначе у ребенка моей сестры, сына их настоящей дочери, ничего бы не получилось.

Мальчик родился таким маленьким и хрупким всего три недели назад и был болен. Врач в нашей деревне не знал, что делать, а лекарств не было. Нам пришлось отправиться в один из обнесенных стеной городов, но для этого нам нужны были деньги.

Одра даже не дала имени своему ребенку, опасаясь, что скоро ей придется с ним распрощаться. Я хотела, чтобы она дала ему имя, и я хотела, чтобы она вырастила его. Ради этого я была готова пожертвовать собой и согласиться на брак по расчету с чудовищем.

— Привет, как у вас дела?

Я присел на край кровати Одры. Она прижимала ребенка к груди и нежно укачивала его.

— Знаешь…

Она посмотрела на меня снизу вверх. У моей сестры были темные волосы и карие глаза, как у матери и отца. Мы не были кровными родственниками, но это не имело значения. Мы были связаны душами.

— Я слышала, ты получила письмо.

— Да. Я уезжаю завтра. На поезде. Билет был включен в стоимость.

— Мне жаль, что тебе приходится это делать.

По ее щеке скатилась слеза. Я протянул руку и вытер ее.

— Нет. Не говори так. Это меньшее, что я могу для тебя сделать. Ты принял меня, все вы, и пришло время отплатить тебе тем же.

— Не так. Цена слишком высока.

Я провела пальцем по лбу малыша.

— Ему нужен хороший врач. И лекарства. Деньги ты получишь завтра, а послезавтра отец сможет нанять повозку и отвезти тебя в ближайший город. Это лучше, чем ехать на поезде. Кто знает, какие микробы растут в этих грязных купе. Пообещай мне, что ты не поедешь на поезде.

— Я обещаю.

Она глубоко вздохнула.

— Блю, я не хочу, чтобы ты уезжала.

— Я знаю. Но все будет хорошо. Ты будешь в безопасности и здорова, и наконец-то сможешь есть на ужин что-нибудь, кроме бобов и каши. Маме и папе больше не придется работать. Денег, которые ты получишь после того, как я проведу церемонию, хватит тебе на долгие годы, я уверена. Если ты сделаешь несколько хороших инвестиций, возможно, ни тебе, ни твоему ребенку никогда не придется работать.

— Это звучит…

— Как мечта, правда? — я рассмеялся, и она рассмеялась вместе со мной. — Все в порядке, Одри. Это мой способ сказать тебе спасибо. Спасибо, что удочерила меня, что привела в свой дом, что делилась со мной едой и относилась ко мне как к члену семьи.

— Ты моя сестра, Блю.

— Я знаю.

В тот вечер мы поужинали в тишине, а затем отправились спать, но я была уверена, что никто не мог уснуть. Я не спала, и Одри тоже. Малыш капризничал.

Когда утром я выскользнула из постели, мама и папа уже были на кухне, готовили чай. Я надела свою самую красивую одежду, которая была совсем не красивой, и свои самые новые, самые чистые туфли, которые принадлежали Одри.

Я умылась, как могла, холодной водой из таза, который принесла мне мама, и расчесала свои длинные светлые волосы. Мои волосы и глаза выдавали меня.

Тот факт, что я была другой, что мне здесь не место, и я не была связана кровными узами с людьми, с которыми жила.

Меня бросили в детстве, и мать с отцом взяли меня к себе и сделали своей. Я стала сестрой Одри, и мы росли вместе, бегали по дому, играли во дворе, исследовали лес. Потом мы вместе работали в поле, помогая матери и отцу зарабатывать достаточно, чтобы питаться два раза в день и время от времени покупать подержанную одежду и обувь.

Зимы были самыми суровыми, потому что древесина стоила дорого, и хотя мы жили рядом с лесом, это не означало, что нам разрешалось использовать то, что он давал, для собственной выгоды.

Лес принадлежал богатым, как и каждый клочок земли, на которую мы ступали. У нас ничего не было. Мы платили за аренду нашего дома, каким бы заброшенным он ни был, и нам приходилось покупать все необходимое, чтобы выжить.

Отцу не разрешалось охотиться. Мы работали на них, а взамен получали жалкое количество кредитов.

Так устроен мир. Так работала Другая Земля, и это было все, что мы знали. Я попрощалась и несколько минут обнимала родителей и сестру, не желая