не связаны с естественными границами, а возникают в результате взаимодействия культур, эволюции коллективных сообществ и рационализирующих действий правителей и правящих элит. На протяжении веков общества и государства стремились расширить свои внешние границы в поисках удовлетворения основных потребностей в групповой идентичности, стабильности и безопасности. Однако по самой своей природе процесс определения местонахождения "другого" по ту сторону реальной или воображаемой демаркационной линии представлял собой потенциальную угрозу. Таким образом, поддержание границ стало неоднозначным процессом. В свете этих соображений евразийские границы и пограничные территории будут рассматриваться в данном исследовании не как неизменные и неизменные понятия, подверженные изменениям с течением времени, не полностью воображаемые, но наделенные идеологическим смыслом интеллектуалами и политиками, чтобы служить государственным целям, будь то имперским или национальным. Рассматривая Евразию как спорное геокультурное пространство, российская экспансия помещается в другой контекст, как продукт многовековой борьбы между соперничающими имперскими державами.

С точки зрения геокультуры, евразийское пространство формировалось в результате четырех взаимосвязанных, но разных процессов. Во-первых, в течение длительных периодов времени, с XVI по начало XX века, масштабные перемещения населения - миграции, депортации, депортации и колонизация - рассеяли большое разнообразие культурных групп, состоящих из германских, славянских, тюркских, монгольских и китайских этнолингвистических групп, а также христианских (римско-католических, православных и протестантов), иудаисты, мусульмане и буддисты преодолевали огромные расстояния. В результате получилась, выражаясь метафорически, не мозаика, а демографическая калей-доскопия беспрецедентного разнообразия и сложности. В ходе этих перемещений некоторые районы приобрели черты того, что антропологи называют зонами раздробления, где многочисленные этнорелигиозные группы смешивались друг с другом в непосредственной близости, создавая условия потенциального конфликт3. Во-вторых, начиная с XVI века, ряд крупных центров политической власти (Швеция, Речь Посполитая, Московия, империи Габсбургов, Османов, Сефевидов и, позднее, в XVII веке, Цин), стремясь укрепить свою безопасность, стабильность и ресурсную базу, расширяли свои границы, и ресурсной базы, расширялись на окраинах своих основных земель за счет отделяющих их друг от друга территорий, называемых здесь сложными границами, с меняющимися, спорными и часто размытыми границами, отражающими меняющиеся результаты военной, демографической и культурной конкуренции. В-третьих, попытка завоевать эти спорные территории и включить их в качестве пограничных районов в политическое тело все более мультикультурных государственных систем стала внешней борьбой, которая оказала глубокое влияние на процесс государственного строительства в Евразии. В-четвертых, внутри пограничных территорий развивалась внутренняя борьба, поскольку покоренные народы постоянно искали способы защиты от языковой ассимиляции и религиозного обращения, а также сохранения местной автономии или восстановления своей независимости. Они использовали различные стратегии - от насильственного восстания до сотрудничества. Центры власти реагировали на это столь же разнообразными стратегиями - от компромисса и терпимости до репрессий. Внешняя и внутренняя борьба за пограничные территории часто переплетались, поскольку соперничающие государства поощряли подрывную деятельность среди своих врагов, а завоеванное население искало поддержки извне, тем самым размывая традиционные различия между внешней и внутренней политикой в имперском пространстве.

Эти четыре процесса разворачивались во времени неравномерно и включали в себя различные комбинации мультикультурных государств, что позволило разделить их на три периода в хронологическом порядке. Начиная с самых ранних периодов истории и примерно до XVI - середины XVII веков, наблюдается циклическая картина, которая деформировала отношения между кочевыми и оседлыми обществами. Во второй период зарождающиеся относительно централизованные мультикультурные государства начали экспансию в приграничные районы и включение завоеванных народов в состав пограничных территорий. В третий период, начиная с конца XVIII века, Российская империя одерживает верх над своими главными имперскими соперниками в борьбе за приобретение и закрепление новых пограничных территорий. Четвертый, самый короткий период, длившийся несколько десятилетий до Первой мировой войны, был отмечен серией имперских кризисов, завершившихся распадом крупнейших мультикультурных династических государств - Российской, Габсбургской, Османской, Каджарской и Цинской империй.

 

Геокультурное разнообразие в Евразии

С самого раннего периода евразийское пространство формировалось в результате столкновения различных типов пастушеских кочевых обществ, практиковавших огромное разнообразие экономических стратегий, и оседлых обществ, занимавшихся столь же широким спектром сельскохозяйственных систем и мелкого производства. Кочевые группы распространялись от тундры и тайги северных широт, на юг через смешанные леса и безлесные луга до полузасушливых степей, пустынь и восточных нагорий, простираясь широкими полосами неправильной формы от дельты Дуная до берегов Японского моря. Появление пасторальных кочевников, возможно, стало результатом длительного процесса взаимодействия между лесами, оазисами и окраинами степей с возделываемыми землями. Оуэн Латтимор описал "отростки основной массы степного общества" как "почти бесконечную череду сочетаний степной, охотничьей, сельскохозяйственной и городской жизни". Подобным образом историки Османской империи указывали на ошибочность разделения кочевников и оседлых крестьян на жестко разделенные категории. Их взаимодействие во многом зависело от физической географии, плодородия почвы, климатических факторов и урожайности.

В ранний период физическая среда Евразии была более благоприятна для кочевого, чем для оседлого образа жизни. Континентальный климат с длинными зимами и сухим жарким летом, недостаточное снабжение воды, а также краткость вегетационного периода не позволяли до недавнего времени возделывать землю за пределами разбросанных оазисов или на окраинах. Широтный ландшафт не создавал препятствий для свободного передвижения стад, а количество осадков в целом было достаточным для поддержания пастбищ. Горные хребты, образующие ломаную дугу вокруг южного края степей и пустынь, постепенно поднимаются, позволяя пастись до больших высот. Проходя в основном с юго-запада на северо-запад, они не разбивают луга на отдельные экологические ниши.

На всем протяжении евразийских границ войны и мирные обмены чередовались в нерегулярном и непредсказуемом ритме. На протяжении двух тысячелетий конная культура степных кочевников давала им военное преимущество перед оседлым населением, обитавшим на окраинах лугов и степей. По словам Питера Пердью, "лошадь была одновременно и основой экономики кочевников, и единственным необходимым элементом в войне, который оседлые цивилизации не могли разводить в достаточном количестве для своих нужд". С изобретением сложного лука, стремена и седла лучника конный воин надолго сохранил превосходство в степной жизни кочевников.18 Пока оседлые народы не смогли создать более совершенную технологию оружия, они не могли нарушить это господство. Прорыв произошел только с пороховой революцией и производством эффективного оружия, усовершенствованного под централизованным руководством мультикультурных аграрных империй.

Однако самая лучшая кавалерия в мире не могла гарантировать доминирование кочевников. Стада овец и крупного рогатого скота были незаменимы для кочевых воинов как мобильный источник пищи, дополняющий их превосходство в военных технологиях. Таким образом, кочевники имели значительные материально-технические преимущества перед своими оседлыми соседями в крупномасштабных военных операциях на больших расстояниях, пока в степь не проникли военные завоевания и колонизации, проводимые неустрашимыми переселенцами, часто, но не всегда, под защитой централизованных бюрократических государств.

Стабильность торговых отношений на евразийских рубежах