Хаджар был быстр. Возможно, он был быстрейшим мечником во всем Лидусе. Он размазался черной тенью, похожей на полет пяти воронов — его самая быстрая форма техники “Десяти воронов”. Этого было достаточно, чтобы вытащить Элейн из расцветающего инферно, но…

Взрыв обернулся для Хаджара распускающимся бутоном тюльпана. Огненные всполохи — сорванными ветром лепестками. От безумной скорости кожа на теле Хаджара рвалась старой тканью. Кровь пропитала его одежды. Из глаз, ушей и ноздрей потекли кровавые струйки.

Он подхватил ставшую необычайно легкой Элейн и оттолкнулся от земли. На такой скорости простой толчок обернулся небольшим взрывом, вырывшим ямку сантиметров десяти в диаметре.

Одним прыжком он преодолел едва ли не десяток метров. Затем еще один хлопок — и вот они уже стоят за пределами деревни. Хаджар обнимал сзади сестру. Ее волосы теперь пахли кровью и дымом, а не летним лугом и полевыми цветами.

Они кричала что-то. Звала Негу. Звала Омарика. Их веселых детей и всех тех ребятишек, кому она мастерила кукол. Но вместо ответов были слышны лишь все затихающие крики горящих людей и треск разрушающихся домов.

Дым, поднимающийся от пожара, закрыл собой солнце, погружая окружавшие их земли под темный покров.

Элейн кричала, плакала и пыталась вырваться из рук Хаджара, но тот крепко держал сестру. Держал и мысленно просил прощения.

У всех тех, кто погиб, когда солдат использовал артефакт, разрушавший ядро силы практикующего и адепта.

Просил и у Элейн, которую он заставил пережить то, что она должна была пережить. Ради его дурацкого, безумного плана. Полного мести и злобы. Вовсе не ради справедливости и не во имя людей, чьи тела сейчас обращались в черный прах.

Принцесса плакала до тех пор, когда не закончились слезы. Она еще долго тряслась в беззвучных, сухих рыданиях. Уже не вырывалась из рук Хаджара, а повисла в них безвольной куклой.

Развевался плащ Хаджара. Лицо обжигал жар костровища. Крики давно смолкли. Остался только треск сгорающего дерева.

Хаджар в последний раз вгляделся в оранжевое зарево. Однажды, когда придет его час встать перед судом праотцов, он выдержит слово о том, что стал причиной смерти сотни селян.

На фоне десятков тысяч тех, что он загубил во время войны — что значат лишь несколько сотен невинных душ?

Убедившись в том, что Элейн пришла в себя и может стоять самостоятельно, Хаджар освободил ее из своих объятий.

— Пойдемте, моя принцесса, — произнес Хаджар и развернулся.

Не успел он сделать и шага, как правую сторону его шеи лизнул горячий, острый металл.

На фоне догорающей деревни стояли двое.

Принцесса держала меч у артерии генерала и не собиралась его опускать.

— Не кажется ли вам, что вы повторяетесь, моя принцесса?

Глава 221

— Ты мог спасти их, — прорычала Элейн. Ее рука была крепка, и меч не дрогнул, даже когда по лезвию заструилась алая змейка крови Хаджара. — Мог спасти их всех!

Она даже не спрашивала, а утверждала. Хаджар не видел смысла отрицать очевидное:

— Да, мог.

— Так почему тогда не спас?! Почему?!

Змейка превратилась в струйку, но для практикующего уровня Хаджара это была не проблема. Даже если бы Элейн рассекла артерию, это не стало бы смертельным ранением. Полчаса — и рана бы затянулась.

— Нельзя спасти тех, моя принцесса, кто не пытается спасти себя сам.

Такова была истина, которую Хаджар усвоил за время войны. В этом мире живут миллиарды, если не триллионы душ. И большая часть из них страдает. Страдает от гнета тех, кто сильнее, талантливее и бесчестнее. И кто-то, быть может, сказал бы, что надо спасать тех, кого можешь. К таким относилась и Элейн.

Хаджар же видел в этом лицемерие. Люди, насколько он узнал за последние пятнадцать лет, делают добро незнакомцам, лишь чтобы загладить вину перед собой за грехи прошлого. Или чтобы ненадолго почувствовать себя лучше, значимее, величественнее.

— Но ты ведь спас тех детей! — Элейн, видевшая, но не участвовавшая в войне, не могла этого понять. И именно поэтому белый меч их общего предка лежал именно в ее руках. Она станет хорошей королевой, Хаджар же никогда и никем больше не сможет править. — Тогда, во время дуэли с Онегом.

Хаджар мог поспорить, что тот карнавал можно было назвать дуэлью…

— Да, — кивнул бывший генерал, так и не обернувшись к сестре.

— Почему?

— Они еще дети. Не способны сами за себя постоять.

И это была правда. Когда Хаджар видел, как из-за войны гибли те, кто был короче по росту, чем его собственный меч, то… Что же, это станет еще одним словом, которые он когда-нибудь будет держать перед праотцами.

— Тогда почему ты спас меня?

Хаджар едва не вздрогнул. К такому вопросу он не был готов. Он не мог просто взять и рассказать ей всей правды. Элейн ни за что в жизни не поверила бы ему на слово. Проклятье, да он и сейчас не был уверен, что она до конца поверила в существование клятого рудника.

— Шансы на выживание вдвоем на тот момент казались мне выше.

Такая ложь мало кого смогла бы обмануть, но в данный момент Элейн не была способна рассуждать здраво.

— И это все, что есть в вас, могучий генерал? — В голосе принцессы звучали лишь яд и жалость. — Все, что осталось от героя? Тоска и слабость?

То, что другие называли тоской и слабостью, Хаджару казалось свободой. Жить так, как он считает нужным. Идти туда, куда смотрят его глаза. Видеть то, что мир готов ему предложить. Не пренебрегать черным, не нырять в головой в белое.

Таков был его путь.

— Да, — вновь ответил Хаджар.

Меч отодвинулся от шеи, а Хаджар почувствовал, как спину ласкает жар. Он обернулся, чтобы увидеть, как глаза Элейн из голубых становятся оранжевыми. Полными огня и ярости. Она выпустила меч из рук, но тот не опустился на землю, а застыл рукоятью между ее ладоней. К его жалу из земли потянулись вихри пламени.

Кругами расходились волны огня. Горячий оранжевый шторм кружил за ее спиной, а поднявшийся ветер раздувал простые зеленые одежды. Несмотря на близость к пламени, они так и не загорелись. От жара начала тлеть вода, развеялся дым от горящей деревни, обнажив единственную уцелевшую постройку —