Которая к тому же исчезла из его заведения самым что ни на есть таинственным образом, оставив правда ему в благодарность свою прекрасную лошадь. Впрочем, он, конечно, имел на этот счет некоторые подозрения, ибо Далив Варнего лично забрал у него поднос и отнес его прекрасной сайтонке. Да так и остался у неё в номере, а затем уже посреди ночи вышел из комнаты с чем-то массивным, завернутым в портьеру, и унес это к своим огромным фургонам. Но все свои подозрения Громми Хаг хранил глубоко в себе. По крайней мере до поры до времени. А сейчас перед ним стояла другая молодая девица, тоже вооруженная и тоже цедящая слова с некоторой холодной надменностью. Хотя, конечно, этой оборванке из Кирма было очень далеко до той гордой белокурой красавицы-баронессы и в умение держать себя, и в роскошности одеяния, а главное в способности не мелочится и разбрасываться золотом. "Где-то она теперь", с грустью подумал Хаг, он всегда вспоминал со светлой печалью о людях расплачивающихся золотом, ведь их так мало на этом свете. "Сильвида и девять коперов за всё", хмуро объявил он. Девушка положила обе ладони на рукоять своего меча и дерзко произнесла: "Сильвида и три копера". Трактирщик и кирмианка долго смотрели друг другу в глаза и Минлу, к своему удивлению, не только не отвела взгляда, но чувствовала что ей дается это очень легко и она готова хоть часами вести эту молчаливую дуэль. "Не люблю этих узкоглазых", желчно подумал Громми и пробурчал: "Ладно, и только из любви к Кирму, вы мне всегда нравились". "Заплати", сказала девушка своему маленькому спутнику и прошествовала внутрь дома мимо застывшего владельца.

Но мстительный Хаг все же отчасти отыгрался, поселив трех постояльцев в жалкой темной подвальной комнатушке, где вдоль грязных закопченных стен расположились четыре спальных места в виде узких дощатых нар с жесткими соломенными тюфяками. Поданный ужин из бобовой похлебки, водянистой каши, жилистых кусков мяса и чёрствых булок также явно оставлял желать лучшего. Но к некоторой досаде Громми, гости словно и не замечали всего этого. Они были настолько голодны и вымотаны, по крайней мере девушки, что с неимоверной жадностью и аппетитом быстро умяли весь ужин, а затем с радостью и огромным облегчением вытянулись на колючих тюфяках в своей теплой тихой комнатке, показавшейся им вполне уютной.

Однако, после того как Талгаро потушил лампу, погрузив комнату в кромешную тьму, единственным кто тут же сладко и безмятежно заснул был он сам. Обе его спутницы, несмотря на огромную физическую усталость, закрыв глаза, еще долго лежали без сна, полные тревожных мыслей и тяжелых переживаний.

Тайвира, сколько бы она не старалась, никак не могла отделаться от омерзительного зудящего смутного ощущения собственной подлости. Это было конечно смехотворно. И как только она начинала подходить к этому вопросу рационально, ощущение казалось пропадало. Ведь действительно, она никого не предавала и не приобретала свое спасение ценой какого-то подлого поступка. Это было несомненно. У неё появился шанс вырваться из Гроанбурга и она им воспользовалась. И это было правильно и разумно, никому в целом мире и в голову не придет осудить её за это, всякий бы поступил точно так же. Но как только она прекращала думать о том что случилось с позиции здравого смысла и пыталась отвлечься, забыться и наконец заснуть, ощущение тут же возвращалось. Перед глазами возникал Сойвин, а где-то на заднем фоне маячили оборванные фигуры грязных усталых людей, которым она носила еду в подвал Цитадели. Тайвира убеждала себя, что отец конечно же поедет в Гроанбург и выкупит всех кто был с ним в караване, но и сама ни капли в это не верила. С какой стати ему делать это? Она прекрасно знала жесткий, бескомпромиссный, суровый и скупой нрав своего отца. Он не станет и слушать её, все кто были в караване пришли в него по доброй воле и по собственному желанию, это был их выбор и они знали чем рискуют и на что идут. Отец скажет, что хватит и того что он потерял весь свой груз. Тем более из тех 14 людей что остались у Хишена, с половиной ни её отец ни она сама даже не общались в караване и не знали как их зовут. Кроме того, среди пленников несколько человек "Бонры", а к ним отец и раньше не слишком благоволил, а сейчас наверно вообще впадает в бешенство при одном только упоминании. "Бонра" требовала огромной платы за своей услуги. А что в результате? Защитить караван не сумели, груз разграблен, дочь в плену. Тайвира с тоской подумала о Сальвате, одной из старых служанок отца. Но и ради неё он не станет ничего делать. Да, Сальвату никто не спрашивал хочет ли она покинуть дом и отправиться с хозяином в долгое и трудное путешествие до Сайтоны, её мнение никого не интересовало, и Тайвира, честно говоря, вообще сомневалось что у неё было собственное мнение. Сальвата прекрасно справлялась со стиркой, уборкой, шитьем и пр., при этом никогда ни на что не жаловалась, была неприхотлива, вынослива, молчалива и кажется никогда ничем не хворала и потому отец считал её незаменимой в любых своих поездках и по-своему ценил её. Но Тайвира понимала, что для сурового торговца Сальвата был всего лишь подобием домашнего скота, неким "одушевленным орудием", бездумной бесчувственной тварью, которая конечно не стоит того чтобы ради неё собирать солидный выкуп и везти его в Гроанбург, при этом еще и рискуя тем, что жестокий непредсказуемый Хишен в последний момент всё переиграет и оставит у себя и Сальвату, и выкуп, и несчастного курьера. Но Тайвира любила Сальвату, эта сильная немногословная женщина была рядом с ней практически с самого детства и девушка обещала себе, что она сама найдет деньги и найдет человека, который согласится отвезти выкуп в Гроанбург и вызволить старую служанку из плена. Но и снова в глубине души нисколько не верила в это. А потом она начинала думать о Сойвине, об этом странном молодом разбойнике с теплыми зелеными глазами, который уберег её от смерти и унижений, а в конце концов вообще вызволил её из ужасного логова разбойников, подарив ей свободу, ценой собственной жизни. И сердце девушки начинало отчаянно биться, когда она позволяла себе думать о том, что Хишен сделает или уже сделал со своим взбунтовавшимся бриодом. И она снова, в сотый раз, спрашивал себя: зачем Сойвин пошел на это. Лоя говорил, что решиться на