я просто заблудился. Потом появился один из этих белых псов. Он прошел мимо, глянул на меня и двинулся дальше. Я понял это так что нужно следовать за ним и он действительно вывел меня в холл со статуями.

Герцог посмотрел на своего преданного слугу. Потом отвернулся и снова стал глядеть в окно, за которым уже сгущались вечерние сумерки.

— Проклятая ведьма. Наверно хотела показать что с легкостью может разлучить нас и расправиться с нами, если захочет.

— Может всё еще мстила мне за мои неосторожные слова, там в холле, — весело предположил Бока, радуясь что его маленькая ложь сошла ему с рук.

— Да уж, — усмехнулся герцог. — Не следовало тебе этого говорить. Алитоя дама нервная. С ней вообще лучше одними "да" и "нет" разговаривать. Сказано же у кого-то: "И говорите лишь да-да и нет-нет. А всё что свыше, то от лукавого", — он на секунду задумался. — Не помню откуда. Ладно, поехали.

Молодой человек обернулся, открыл маленькое окошечко и крикнул кучеру:

— Эд, давай трогай. Домой едем. Слава богу.

И только откинувшись на упругую спинку сиденья, он вдруг понял что что-то не так. Он быстро сунул руку под плащ за спину. Так и есть, одного кайхорского ножа не было. "Ах ты маленькая воровайка", подумал он почти с улыбкой. Но ему стало не до смеха, когда он попытался представить зачем это Алитои понадобился его нож. В Кайхоре он слышал о таких женщинах, которые за деньги насылали порчу на кого угодно, только женщинам нужен был какой-то предмет очень близкий жертве. Эти оборванки-ворожеи пользовались относительной популярностью, брали они за свои услуги не дорого и желающие избавиться от своих недругов за несколько медных монет всегда находились. Бока считал всё это ужасным вздором и верил в порчу на расстоянии не больше чем в заговоренные ветровые камни, которые якобы положенные за мачтой всегда обеспечивали попутный ветер. Но сейчас ему стало очень не уютно и он отругал себя за свои глупые слова в мраморном холле. Что если злобная сумасшедшая Алитоя настолько взбеленилась, что теперь собирается хорошенько сглазить его, а то может и вообще сжить со свету? И хотя он снова твердо заявил себе что не верит во все эти заговоры, проклятия и прочее мракобесие, в глубине его души притаилась холодная и осклизлая, как свернувшаяся кольцами змея, тревога.

100

Минлу и её спутники добрались до "Одинокого пастуха" только к вечеру следующего дня. Обе девушки были совершенно вымотаны и уже практически не могли стоять на ногах. Талгаро, в силу того что лоя, несмотря на свое изящное телосложение, физиологически были гораздо более выносливыми чем народ Омо, а к тому же с детства привыкали сидеть в седле, выглядел вполне бодрым и свежим. Не обращая внимания на состояние своих спутниц, он предложил просто сменить уставших лошадей и продолжить путь. Однако девушки словно не услышали его. Спустившись на землю, они с неимоверным облегчением принялись ходить туда-сюда, восстанавливая измученные ноги, давая отдохновение натертым бедрам, истерзанной промежности и разбитой спине. И хотя и Минлу и Тайвира страстно желали как можно скорее оказаться в Акануране, они не сговариваясь решили остаться в "Одиноком пастухе" и выехать с первыми лучами рассвета. Мысль о еще одной бешенной ночной скачке их обеих повергала в ужас.

На крыльце появился Громми Хаг. На голове у него по-прежнему была белая повязка, в которой по правде говоря уже не было необходимости, но ему нравился этот символ недавних горестных тяжких мук, перенесенных им, конечно, с мужеством и стойкостью. Быстро и внимательно осмотрев новоявленных гостей и не увидев в них ничего ценного и внушительного, он, безо всякого почтения и приветливости, равнодушно ожидал их приближения. На вопрос лоя могут ли они получить свежих лошадей, он неопределенно пробормотал что "надо смотреть", но не уточнил куда и на что нужно смотреть. Хотя смотреть, судя по всему, следовало на толщину кошельков гостей и как подозревал Громми толщина эта вряд ли произведет на него впечатление. Минлу, без привычной робости, суровые, многоопытные, видавшие виды трактирщики всегда вселяли в неё это чувство, вышла вперед и решительно объявила, что им нужна комната с тремя кроватями на одну ночь и хороший ужин, а также три свежих лошади, а если таковых нет, пусть накормят и почистят этих, чтобы к утру они были готовы продолжить путь. Тайвира, вспомнив о своем полном безденежье, смущенно приблизилась к кирмианке и быстро прошептала ей на ухо, сообщая о своей неплатежеспособности. Хозяину постоялого двора очень не понравилось это перешептывание и он холодно и напрямик поинтересовался есть ли у постояльцев деньги. Минлу, также не имевшая за душой ни гроша, но помнившая о серебряных и медных монетах лоя, ответила таким же ледяным тоном что есть. Хаг тут же объявил цену: сильвида за комнату, сильвида за ужин и пять медью за заботу о лошадях, а о новых, мол, нечего и мечтать, времена теперь трудные, хищные век, жестокие нравы, каждый второй разбойник и вообще вот — и он гордо ткнул в повязку на голове. Однако, с учетом даже хищного века и жестоких нравов, цена явно была чрезмерной. Раньше бы Минлу непременно отступила, не смея настаивать на своем, но сегодня, сейчас она чувствовала как внутри неё бурлит какое-то неясное раздражение, дух противоречия, почти злость, толкающая её сопротивляться и идти наперекор всем и всему кто хоть как-то мешал ей. Что-то в ней изменилось после Гроанбурга, после того как она была вынуждена бросить Кита и обрести случайное спасение ценой, как она полагала, жизни другого человека. В общем Минлу хмуро поглядела на трактирщика, демонстративно передвинула вперед, на живот, меч мастера Юн Фая и сухо ответила, что о такой цене не может быть и речи, что это равносильно безжалостному грабежу на большой дороге, что даже жадные нахальные туру не посмели бы заламывать таких цен, что и дикие разбойники Гроанбурга постыдились бы брать столько с бедных путников, что столичные взяточники и казнокрады-чиновники и те не решились бы просить столько, сколько требует уважаемый хозяин "Одинокого пастуха" со своих гостей. Максимум, твердо сказала девушка, это одна сильвида за комнату и ужин и три копера за лошадей.

Громми Хаг насупился и выпятил нижнюю губу. Речь кирмианки не произвела на него особого впечатления, он за свою жизнь слышал в свой адрес и похлеще. Но вот её оружие тут же напомнило ему о его недавней заносчивой постоялице-аристократке из Сайтоны.